Иван Дмитриевич Сирко, называемый у немцев Цирком, у русских Серком и Сериком, представлял собой колоссальную личность среди всех низовых козаков и во все время исторического существования Запорожья. Он был родом из Мерефы, козацкой слободы Слободской Украины, теперешней Харьковской губернии, в 24-х верстах от города Харькова [1]. О рождении Сирка предание говорит, что он явился на свет с зубами, и как только баба-повитуха поднесла его к столу, то он тот же час схватил со стола пирог с начинкой и съел его. Это было знамением того, что он весь век свой будет грызть врагов [2]. Но в каком году родился Сирко, кто были его родители, скольких лет он выступил на историческое поприще, — все это остается для нас совершенно неизвестным. Известно лишь то, что на родине, в слободе Мерефе, у Сирка были дома мельница и другое имущество [3]; была жена по имени Софья, "мучимая вельми от беса", привозимая своими родителями для исцеления в один из киевских печерских монастырей, но получившая его в Лубенском Мгарском монастыре от святителя патриарха Афанасия "и доселЪ (до 1671 года) пребывающая здрава" [4]. Известно также, что у Сирка было два зятя, один Иван Сербин, а другой Иван Артемов, первый "козакъ сей (лЪвой) стороны ДнЪпра", второй — козак Харьковского полка, оба жители слободы Мерефы [5]. Известно также, что у Сирка были брат [1] и сын [7], известные по имени. Сколько всех сыновей было у Сирка, — источники нигде того не указывают; только народная дума говорит, что у Сирка и его жены Сирчихи было два сына, Петр да Роман Сирченки. Первый погибший где-то за речкой Тором, у "трех зеленых байраков", второй, умерший дома на глазах матери [8]. Наконец, доподлинно известно, что Сирко был человек безграмотный и хотя историк Малой России Бантыш-Каменский приводит в числе факсимиле кошевых и факсимиле Сирка, но это одно из тех факсимиле, которое принадлежало писарю войска, а не самому Сирку [9].
И свои и чужие, и друзья и недруги — все одинаково отзывались о Сирке, как о человеке замечательных военных дарований. Польский король Ян iii Собеский писал о нем: "Сирко — воинъ славный и въ ратном дЪлЪ большой промышленникъ" [10]. Украинские летописцы Самовидец, Грабянка, Величко называют его сильным, т. е. великим ватагом, славным кошевым атаманом, а малороссийские историки приравнивают его к Чингис-хану или Тамерлану. Татары называли Сирка Урус-шайтаном, т. е. русским чортом, а татарки-матери пугали его именем своих детей. Турецкий султан, постоянно тревожимый то набегами Сирка в Крым или в ногайские степи, то выходами в Черное море, издал, как говорят, фирман молиться в мечетях о погибели Сирка. Будучи в душе и на деле истинным христианином, Сирко всегда стоял и ратовал за православную веру, за свободу русского человека; оттого он постоянно, с особенным рвением, старался об освобождении из татарской и турецкой неволи возможно большего числа христиан, без различия того, будет ли то великоросс, малоросс, поляк или литовец: "Мы услышали въ твоемъ письмЪ,— писал Сирко своему недругу гетману Самойловичу,— непотребное увЪщаніе, дабы отъ подданства нашего христіанскаго монарха не отрывались, — но сего отъ насъ никогда не будетъ... Живучи подлЪ кочевищъ (мусульманскихъ), мы здЪсь беспрестанно бьемся съ непріятелемъ креста святаго... За вЪру православную заставляясь и славу бессмертную тЪм себЪ заробляя, мы перси свои кровью непріятельскою обагряемъ" [11].

В другой раз Сирко писал брату Самойловича: "Богъ свидътель моей души, что я никогда не ходилъ на Украйну съ тЪм, чтобы разорять отчизну мою; не хвалясь, истину говорю, что всЪ мои заботы и старанія направлены на то, чтобы сдЪлать вредъ нашимъ всегдашнимъ непріятелямъ, бусурманамъ и теперь, на старости лЪт, я думаю не объ однихъ воинскихъ подвигахъ, но также и о томъ, чтобы до послЪднихъ дней моихъ стоять противъ тЪхъ же давнихъ непріятелей нашихъ" [12].
Дело православной церкви, ее внешний строй и внутреннее благочиние всегда занимали Сирка даже в самое тревожное для него время; так, в 1676 году, когда он занят был и делом о "преклонении" Дорошенка к русскому царю, и пререканиями с гетманом Самойловичем, и отпиской в Москву, и походами на Крым, и заботами об ограждении Сичи против турок, он находил время писать в Киев, в Межигорскую Спасо-Преображенскую обитель, письма, в которых просил игумена монастыря прислать в сичевую церковь хорошего и достойного уставщика и извещал о посылке части войсковых доходов в святую обитель, где благочестивые старцы возносили святые молитвы о запорожцах и покоили в своей "шпитали" раненых козаков [13].
Проводя всю свою жизнь на войне, Сирко вместе с тем отличался великодушием и редким бескорыстием, и потому никогда не преследовал слабого врага, а после войны никогда не брал на себя военной добычи. На войне он был беззаветно храбр и удивительно изобретателен; он умел с десятками козаков разбивать сотни врагов, а с сотнями молодцов побеждать тысячи неприятелей. Имя его, как предводителя, окружено было ореолом полной непобедимости, и потому враги боялись его пуще огня, пуще бури, пуще язвы моровой. Горше всех доставалось от Сирка врагам Христовой веры: мусульман Сирко ненавидел всею своею козацкой душой и всем своим "щирым" козацким сердцем. У запорожцев было верование, что чем больше кто убьет "бусурменов", тем вернее он войдет в царство божье; у Сирка эта вера сильнее, чем в другом ком, сказывалась.
И по характеру, и по всем своим действиям Сирко представлял собой тип истинного запорожца. Он был храбр, отважен, страстен, не всегда постоянен, не всегда верен своим союзникам; он любил по временам погулять и сильно подвыпить и во хмелю показать свой козацкий задор; он склонен был минутно увлечься новой мыслью, новым предприятием, чтобы потом отказаться от собственной затеи и придти к совершенно противоположному решению. То он был на стороне московского царя, то на стороне польского короля, то он поддерживал Дорошенка, то становился на сторону его врагов, Суховия и Ханенка, то выступал против последних двух и снова защищал Дорошенка, то помогал он русскому царю против турецкого султана и крымского хана, и шел против царя заодно с султаном и крымским ханом. "Нужда законъ зминяє", — часто говорил Сирко и, очевидно, действовал сообразно своей любимой пословице.

Само собой разумеется, что на переходы Сирка от русского царя к польскому королю и обратно от польского короля к русскому царю нельзя смотреть как на измену одному и верность другому: Сирко и все запорожское козачество хотя и признавали над собой протекцию русского царя со времени Богдана Хмельницкого, во все еще, по старой традиции, считали себя людьми вольными и ни от кого независимыми, — людьми, которые считали за собой право решать вопросы о мире и розмире с соседними царствами и входить в сношения с близкими и дальними царями и властелинами.
По всему этому Сирко был типичнейшей личностью, воплотившей в себя характернейшие черты и особенности тех, кто именовал себя запорожскими козаками, славными "низовыми лыцарями", Оттого запорожцы и любили Сирка; восемь лет подряд они выбирали его своим кошевым атаманом, и хотя очень часто и лишали этого звания его, но потом снова обращались к нему, как "притоманные дети к могучему орлу". Запорожцы говорили, что равного Сирку в целом мире не было, — сам Бог открыл ему это: "Сирко не только побеждал людей, он побеждал нечистых чертей. Речка Чортомлык, где стояла Сичь Сирка, оттого и называется так, что в ней был убит Сирком плескавшийся в ней чорт; он только млыкнул (мелькнул) вверх ногами, когда Сирко луснул его из пистоля" [14].
Сколько известно из документальных данных, Сирко впервые выступил на историческую сцену сначала в звании полковника и кошевого запорожских козаков, и с тех пор в течение 26 лет, с 1654 по 1680, фигурировал между запорожскими и украинскими козаками, составляя, так сказать, главный фокус своего времени во всем Запорожье и в целой Украйне. В качестве кошевого и полковника козаков Сирко сносился с русским царем, польским королем, турецким султаном, крымским ханом и молдавским господарем и нередко завязывал в Сичи такие узлы событий, которые потом приходилось развязывать в Москве и Варшаве, Бахчисарае и Константинополе. Сражаясь то с татарами и турками, то с поляками и с волохами, то с русскими и украинцами, Сирко за все время своей исторической жизни принимал участие в пятидесяти пяти битвах и везде, кроме единственного случая, выходил победителем, не считая множества мелких стычек и отдельных схваток с врагами, не занесенных на страницы летописей и не стоивших, разумеется, никаких усилий Сирку, для того, чтобы обратить исход их в пользу свою.
Вся деятельность Сирка совпадала с самым тяжелым для Украйны временем, когда она, отторгнувшись от Польши и не успев еще слиться с Россией, находилась в "шатании", не зная, куда ей "прихилить" свою голову, т.е. оставаться ли ей за русским царем, сойтись ли снова с польским королем, или же идти к турскому султану, неверному царю.

На первых порах история застает Сирка, как мы видели, в 1654 году в качестве противника Москвы. Но с 1654 года прошло пять лет, и Сирко стоял уже на стороне русского царя, против гетмана Ивана Виговского, сторонника польского короля.
Свою службу русскому царю Сирко объявил прежде всего тем, что отбил от города Киева, как было сказано, сторонника гетмана Виговского, полковника Тимоша. Этим он оказал огромную услугу киевскому воеводе Василию Борисовичу Шереметьеву. Но еще большие услуги стал оказывать Сирко русскому царю тогда, когда русско-козацкие войска, под начальством князя Алексея Трубецкого и наказного гетмана Ивана Беспалого, не устояв в борьбе с Виговским, поляками и их союзниками татарами, с 19 апреля по 27 июня 1659 года под Конотопом, сделали отступление в Путивль. Желая обессилить Виговского, Трубецкой и Беспалый стали писать Ивану Сирку, в Запорожье, чтобы он чинил промысел [15] над крымскими улусами и тем отвлек татар от союза с Виговским и поляками. И Сирко не остался глухим к просьбам Трубецкого и Беспалого. Августа 17 дня Иван Беспалый, отправляя из Путивля своих посланцев к царю, велел им сообщить государю, что Иван Сирко, выйдя на лодках из Запорожья с большим войском, проплыл вверх по Бугу до города Уманя, против Уманя выгребся на сушу, прибрал к себе много войска, разгромил татарские улусы и открыл войну на Виговского, "а нынЪ сталъ на рЪкЪ БугЪ съ, войскомъ, на Андреевскомъ островЪ, и тамъ ожидаетъ милости великаго государя, а надъ непріятелями изменниками государевыми промыслъ и нынЪ, чинить". В награду за подвиги Сирка царь грамотой декабря 14 дня приказал киевскому воеводе Василию Борисовичу Шереметьеву выдать полковнику Сирку двести золотых да соболей на триста рублей [16]. Одновременно с Сирком действовал против татар и молодой Юрий Хмельницкий: собрав отряд запорожцев, он ходил под Крым, разгромил там четыре ногайских улуса и, захватив несколько пленников, возвратился назад, грозя хану и гетману вновь пойти на татар, если хан не отпустит из Крыма прежнего козацкого полона [17].
Сколько времени Сирко и запорожцы оставались на острове Андреевском, в точности неизвестно; но в начале октября он был в Переяславе при избрании нового гетмана вместо изгнанного Ивана Виговского. В избрании нового гетмана особенно старался свойственник умершего гетмана Богдана Хмельницкого Яким Сомко [18]. В надежде получить гетманскую булаву в собственные руки Яким Сомко усердно хлопотал о собрании черной ("черневой") рады, и когда она была собрана у местечка Германовки, то на ней Виговский объявлен был лишенным гетманского уряда, а вместо него выбран был гетманом Украины Юрий Хмельницкий. Юрий Хмельницкий уже давно хлопотал о возвращении себе гетманской булавы и, находясь в Киевской духовной академии на обучении, отправил от себя в Запорожье бывшего "подножку" своего отца и собственного слугу Ивана Брюховецкого с целью агитировать в свою пользу низовых козаков и через них добиться своих прав. Брюховецкий, явившись в Сичь, изложил жалобу от имени Хмельницкого на гетмана Виговского за то, что он обманным образом отнял у Юрия булаву, захватил войсковую казну, много сделал зла Украйне и в конце концов передался Польше. Запорожцы заслушали жалобу Юрия Хмельницкого и решили поддержать его в искании гетманской булавы. Прежде всего Сирко и запорожцы отправили в Чигирин козаков отобрать у Виговского булаву, бунчук, знамя и другие войсковые клейноты, на что Виговский согласился только с большим трудом, да и то часть из них унесши в Польшу [19]. Затем запорожцы и Сирко стали хлопотать о том, чтобы вместо Виговского избрать в гетманы Юрия Хмельницкого. Благодаря их стараниям Хмельницкий избран был на раде в Переяславе, октября 9 дня 1659 года, гетманом Украйны, в присутствии князя Алексея Трубецкого, боярина Бориса Шереметьева, князя Григория Ромодановского, думных дьяков Иллариона Лопухина и Федора Грибоедова. На раде Юрий Хмельницкий присягнул русскому царю, целовал крест и подписался собственной рукой. На том же присягнула и подписалась и козацкая старшина, а в числе ее и кальницкий полковник Иван Сирко, вместо которого, за его неграмотностью, "расписался Юрьи (sic) Хмельницкий" [20].

Тотчас после избрания в гетманы Юрий Хмельницкий, имея под рукой 5 000 человек запорожцев и Ивана Сирка, бросился к городу Чигирину, столице Виговского, и, не застав там самого гетмана, а лишь пехотный козацкий полк под командой Стефана Гуляницкого, полк тот сломил, полковника убил, вошел в Чигирин и Субботов, забрал там весь скарб гетмана Ивана и его брата Даниила Виговских, раньше того ушедших из Чигирина в город Хмельник Брацлавского полка, и, оставив ни с чем жену Ивана Виговского Елену Хмельницкую, ушел вон из Чигирина [21].
Приняв на себя звание гетмана, Юрий Хмельницкий должен был вместе с тем принять участие в борьбе России с Польшей, за обладание Малороссии, о которой поляки, по выражению летописца, сожалели, точно о золотом яблоке, и хотели во что бы то ни стало оторвать ее от московской державы, вновь присоединить к собственной короне.
В это время польский король Ян Казимир, успокоивши Польшу Оливским миром со стороны Швеции, с которой он перед тем вел упорную войну, и, заручившись союзом крымского хана, двинул огромное войско на Украйну. Крымский же хан, желая ослабить силы козаков, приказал перекопскому бею, Карач-бею, особо идти против запорожцев и удерживать их в Сичи [22]. Тогда гетман Юрий Хмельницкий, чтобы отвлечь внимание Карач-бея от Сичи, отправил своего посланца к донским козакам и через него просил донцов соединиться с частью запорожских козаков и чинить промысел над крымскими местами. Донцы извещены были о том же самом особыми грамотами и от царя, приказавшего им ссылаться с гетманом Хмельницким и запорожским кошевым Брюховецким, верно служившими царю в государских делах [23]. В самую же Сичу гетман послал черкасский и каневский полки в помощь козакам, но и у самих запорожцев было на ту пору около 10000 готовых к бою козаков да с Сирком охотников около 5000 человек. Кроме того, особо от гетмана, отправил в Сичь, по письму запорожцев, две пушки да бочку пороху нежинский полковник Василий Золотаренко для промысла над крымскими городами, которые поставлены на Днепре.
Получив запасы, одни из козаков, под начальством Ивана Сирка, перед пасхой 1660 года ходили из Запорожья под Очаков, вырубили в нем посад и взяли много людей в плен; другие ходили под город Ослам (Арслань), крепость его взяли, жителей частью изрубили, частью забрали в плен и пленных продавали потом в Переяславе и других украинских городах [24].
Сам Юрий Хмельницкий должен был действовать против неприятелей московского царя на Украйне.
В конце августа месяца того же года навстречу полякам и крымцам двинулся из Киева на Волынь воевода Борис Васильевич Шереметьев с огромным войском. За Шереметьевым двигался и Хмельницкий. Но этот поход окончился самым неожиданным образом: Шереметьев потерпел сильное поражение у Чуднова, был взят в плен татарами и уведен потом в Крым, где томился в неволе целых 20 лет; а Хмельницкий, не успевший подать помощи воеводе, был осажден у Слободищ, и, потерявшись от страха, отдался королю, изъявив согласие возобновить Гадячский договор. [20].

После разгрома русских у Чуднова хан с главной массой своего войска повернул на Крым, но несколько десятков тысяч его татар, не удовольствовавшихся взятой добычей, без ведома хана бросились за Чуднов, и набрав там много добычи и невольников, стали возвращаться назад. В это время навстречу татарам двигался, с кошевым атаманом Суховием во главе, восьмитысячный отряд запорожских козаков, также шедший в помощь воеводе Шереметьеву. Встретив неожиданно в поле татар, запорожцы внезапно ударили на орду, разбили и разогнали ее во все стороны, христианских невольников освободили, добычу взяли и подуванили между собой. Узнав от взятых языков о поражении Шереметьева, запорожцы внезапно изменили свой маршрут и, вспомнивши о поражении в 1653 году за речкой Телезиной венграми Тимофея Хмельницкого, сражавшегося за своего тестя молдавского господаря, быстро ударились в венгерскую землю, разгромили там шесть знатных городов, взяли множество всякой добычи и потом счастливо возвратились в Сичь. Одновременно с походом Суховия действовал и Сирко: он с другой частью запорожцев ворвался в Крым и опустошил его [25].
Вместо изменившего русскому царю гетмана Юрия Хмельницкого явились новые претенденты на гетманскую булаву, переяславский полковник Яким Сомко и нежинский полковник Василий Золотаренко. Последний, однако, не имел таких шансов, как первый, состоявший в свойстве с Богданом Хмельницким, и потому в 1660 году на раде в Козельце наказным гетманом объявлен был Яким Сомко, знатный и богатый козак, переяславский купец [26]. Но вслед за Сомком выступил третий искатель гетманства, Иван Брюховецкий, тот самый, который послан был Юрием Хмельницким в Запорожье с жалобой на Виговского. Сделав свое дело, Брюховецкий не вернулся к Хмельницкому, а остался в Сичи и, так как он отличался в высшей степени качествами человека вкрадчивого, хитрого и пронырливого, то скоро овладел симпатиями запорожцев и сделался в Сичи кошевым атаманом. Но атаманская булава не была конечною целью такого честолюбца, каким был Брюховецкий: ему страстно хотелось завладеть булавой гетмана, и он начал действовать, но действовать крайне осторожно и как бы вовсе не себе в руку. В качестве кошевого атамана Брюховецкий ездил в Москву скоро после измены Юрия Хмельницкого и там успел набросать тень подозрения на наказного гетмана Якима Сомка, как дядю Юрия: "Яким Сомко царскому величеству верен ли, про то я не знаю, а гетману Юрию Хмельницкому он дядя родной; только ему, Сомку, недруг Иван Виговский, и прежде он от Виговского отбегал и жил на Дону, а в войске при нем жить не смел" [27].
Действуя крайне осторожно, Брюховецкий больше всего подчеркивал измену Хмельницкого, что было на устах и у запорожских козаков и против чего особенно возмущался знаменитый вождь Иван Сирко. Сирко, лишь только узнал об измене Хмельницкого, немедленно прервал с ним дружеские сношения и начал действовать во вред ему. Апреля 30 дня 1661 года посланцы наказного гетмана Якима Сомка, выехавшие из Переяслава апреля 9 дня, сообщали в Москву, что Сирко находится в Запорожье, верно служит государю и во всем согласен с Якимом Сомком и Василием Золотаренком; что он посылал своих посланцев к Юрию Хмельницкому с листом, а в листу писал, что от царского величества никогда не отступит, а Хмельницкий, продержав тех посланцев в тюрьме, отпустил их назад к Сирку [28]. Мая 15 дня, сообщали в Москве, что Иван Сирко, вышел из Сичи, был в Торговице, а потом, оставив Торговицу, пошел для добычи на Буг и расположился на Андреевском острове, "гдЪ стоить съ своимъ войскомъ для приходу татарскаго; а Садцкій [29] атаманъ стоитъ въ Запорогахъ, в СЪчЪ, съ большимъ запорожскимъ войскомъ и съ СЪрикомъ они сходятся для порядку о всякихъ воинскихъ делахъ, но ни къ кому не преклоняются, ни къ государевой сторонЪ, ни к польскому королю" [30].

В Москве после страшного поражения боярина Василия Шереметьева под Чудновым, сильно были озабочены борьбой с поляками и их союзниками, татарами и, желая узнать настроение массы на Украине и мысли наказного гетмана Якима Сомка, отправили, в половине августа 1661 года, к последнему из приказа тайных дел подъячего Юрия Никифорова. Большую надежду Москва возлагала в этом случае на запорожцев и двух деятелей между ними, Ивана Брюховецкого и Ивана Сирка. Но между Сомком и Брюховецким уже легла черная тень, и Сомко, как ни был осторожен Брюховецкий, понял тайные желания и замыслы его: "О промыслЪ надъ татарами и о задержаши, чтобъ не пропустить ихъ черезъ Запороги для войны въ украинные и черкасскіе города великаго государя, онъ, наказной гетманъ, станетъ писать СЪрку, а Брюховецкому о томъ писать не станетъ, потому что лучше о томъ писать к СЪрку, а не къ Брюховецкому" [31]. Высказав то, что таилось у него на душе, Сомко вслед за тем стал высказывать и свое мнение о том, как избежать беды от татар: "А хана крымскаго в Крыму удержать тЪмъ, что на Запорожьъ построить городки и въ нихъ послать великаго государя ратных людей 10000 да пушки, и Запорожье будетъ крЪпко, а его государевымъ людямъ въ заднЪпровскихъ городахъ быть безопасно" [32].
Каковы бы ни были отношения между Сомком и Брюховецким, но запорожцы твердо стояли за московского царя. Желая показать не только словом, но и самим делом усердие к Москве, Брюховецкий, в звании кошевого гетмана, как он сам себя называл, спустился вниз по Днепру и дошел до козацкого табора на урочище Кара-Тебене, в 8 милях от Сичи, откуда сентября 14 дня писал письмо полковнику Григорию Косагову, начальнику московских ратных людей, присланных на Украину в помощь запорожским козакам против татар. В этом письме Брюховецкий, называя Косагова возлюбленным другом, себя же подножьем престола его царского пресветлого величества, извещал, что когда он прибыл в Кара-Тебень и встретил там низовые войска, то они приняли с благодарностью и царское жалованье и самого кошевого гетмана; вместе с тем этим Брюховецкий извещал Косагова о том, что к козакам прибыли калмыки, которые сильно беспокоят татар, а сами татары и турки, в том числе 6000 человек, по приказанию Хмельницкого, явились с пушками на Тавань и начали строить город там. "Торопи, милость твоя, охочихъ людей, чтобы они поспешали какъ для добычи, такъ и для очищенія прямой государевой земли, а самъ будь остороженъ отъ тамошнихъ жильцовъ, потому что между ними немало такихъ, которые, находясь между вами, посылаютъ, извЪты въ Чигиринъ, о чемъ тебЪ следуетъ знать. Сацко, посыпанный княземъ Григоріем Григорьевичемъ Ромодановскимъ съ грамотами на Запорожье, сосланъ былъ Хмельницкимъ къ королю, а теперь, получивши свободу, онъ говорилъ мнЪ, что у васъ часто бываютъ, переодъвшись въ нищенское платье, съ той стороны Днепра лазутчики, и нынЪ, какъ говорятъ, два такихъ находятся на этой сторонЪ, только неизвестно, въ каком городе... Писалъ твоя милость ко мнЪ о какихъ-то краденыхъ лошадяхъ, о чемъ я решительно ничего не знаю и что крайне обидно было для меня, такъ какъ ты, не обинуясь, приписываешь то мнЪ, к чему я никогда не привыкалъ и въ чемъ меня никто, кромЪ врага моего, не укорялъ; однако, для очистки совЪсти, я велЪлъ сделать розыск по всему табору, но такихъ лошадей нигдЪ не нашлось. Есть только два пришлыхъ человека литаврщикъ да пушкарь, но, не имЪя надежныхъ людей, с которыми можно было бы ихъ къ тебЪ отослать, и опасаясь, чтобы они не убЪжали съ пути, я оставил их при себъ, а надобности въ нихъ нЪтъ, и если Богъ дастъ хорошій случай, не замедлю прислать къ тебЪ. А какъ я словесно просилъ о моихъ Горошкинскихъ мельницахъ, такъ и теперь черезъ настоящее письмо прошу, будь милостивъ, когда придетъ борошно, отсылай хотя на Кодакъ, потому что, кончая свое, мы имЪем в нем надобность". Заканчивая свое письмо, Брюховецкий ввернул слово против Якима Сомка, говоря, что "лукавая его измЪна извЪстна на ЗапорожьЪ и какова его правда въ отношеніи Москвы, то явно всЪм" [33].

Говоря об измене Сомка, Брюховецкий в данном случае не имел на то ровно никаких положительных оснований, а лишь высказывал свое страстное желание занять место Сомка. Видимо, Брюховецкий успел настроить на враждебный тон в отношении Сомка и Ивана Сирка. Так, марта около 20 дня 1662 года, Сирко с Сашком Туровцом и полковниками низового войска с Коша над Кисловкою послал письмо Сомку в ответ на какой-то его лист и просил его прекратить присылку подобных листов, которые доставили Сирку много хлопот и едва не были причиной казни над ним со стороны поспольства; вместе с тем объявлял ему, что его измена и лукавство стали явны всему войску; укорял его в том, что Сомко заодно со своим кривоприсяжным сестринцем (племянником по сестре) Юрием Хмельницким облудно служит Богу и пресветлому царскому величеству; сравнивал его с Виговским, с которым он и породнился, и его духом заразился и, подобно ему, с чертовским шляхетством лядским повсюду бегает, добывая себе на сейме и титулы и маетности; поставлял ему на вид незаконность его избрания в гетманы (не столько от войска, сколько от кривоприсяжца сестринца своего) и советовал ему, помня, какая бывает расплата с такими гетманами, как он, отказаться от своего звания; напоминает ему, как он некогда на Дону вином шинковал, а теперь людей в городах хулит и залоги на переправах расставляет для вреда и убытка государств: "Пролитіе неповинной крови, въ которой вы по шею бродите, даромъ вамъ не пройдетъ и, когда Господь дастъ возможность войску соединиться, то тогда откроется дума (рада) черныхъ людей" [34].
В таком же роде писал о Сомке и Иван Брюховецкий из того же Коша над Кисловкой Мстиславскому епискому Мефодию, блюстителю Киевской митрополии, бывшему нежинскому протопопу Максиму Филимонову. Называя Сомка бунтовщиком и настоящим обманщиком, который пуще цыгана морочит людей, Брюховецкий высказывал готовность крепко держаться его царского величества, посылать похвалы по адресу князя Григория Ромодановского, просил упомянуть о нем, когда его "святыня" будет писать его царскому величеству, а в заключение сообщал об осаде крепости Кодака, но не надеялся, чтобы люди его додержали эту осаду. [35]
Клевеща и взводя всякие вины на Сомка, Брюховецкий не оставлял в покое и другого претендента на гетманскую булаву, нежинского полковника Василия Золотаренка. Отправляя другое письмо к тому же епископу Мефодию, Брюховецкий распространился и о Васюте Золотаренке, который напрасно хочет "вылгать булаву у его царского величества" и, не имея разума, а также завидуя запорожской луговой саламате, хочет быть гетманом, чем он и подобные ему только губят неповинные души, пустошат землю и обманывают его царское величество. "Добро было бы, чтобъ ваша святыня о том до его царского величества изволилъ написать и меня объ этомъ известить, а я бы войско о томъ оповЪстилъ" [36].
Не довольствуясь и этим, Брюховецкий, в качестве гетмана и кошевого, очевидно, подбил и самих запорожцев написать письмо городовой черни и всему войску с тем, чтобы они не верили никаким изменникам, не слушали их напрасных "прелестных" листов и не принимали бы обещанных ими вольностей, а всего лучше соединились бы заодно с запорожцами, отчего была бы польза обеим сторонам; если же не захотят соединиться, то будет одна гибель для душ их от проклятого шляхетства лядского: "ВЪдайте хорошо о томъ, что вамъ чернякамъ того шляхетства не надобно, просимъ только вашихъ милостей Бога не гневить и враговъ не тЪшить. Знайте хорошо, ваша милость, что ляхи приходятъ къ намъ не для помощи, а для пагубы; а татары для того, чтобы и остатокъ хрястіанъ вывести къ себЪ, коимъ, дай Богъ, тЪмъ же хлЪбомъ отплатить. Но и тЪ уже, слыша лихо и пагубу свою, желаютъ мира съ нами, потому что къ намъ приближаются калмыки, астраханцы, башкиры, черкесы и донцы; соединившись съ этими союзниками, мы, дастъ Богъ съ его помощью учинимъ такой промыселъ, что вынесемъ вонъ тотъ мечъ съ Украйны на ляховъ, которым, подобно Содому и Гоморру, уже объявлена судомъ божіимъ пагуба" [37].
Борясь с мнимым врагом царя, Якимом Сомком, запорожцы боролись и с действительным: всю весну 1662 года они простояли Кошем ниже своей Сичи на ветке Кисловке, левого притока Белогородчихи, впадающей в Днепр ниже Скарбной Колотовской [38], и в половине апреля того же года отправили через Путивль в Москву 34 человека посланцев с полковником Федором Гавриловым во главе, с письмами от гетмана кошевого Ивана Брюховецкого, со взятыми в плен тремя татарскими языками и с несколькими верблюдами [39].

В Москве очень довольны были поведением запорожцев и не жалели подарков на раздачу им, посылая их как на Запорожье за военные подвиги, так и на Украйну на имя епископа Мефодия для раздачи приезжавшим к нему со всех сторон из городов и из Запорожья от наказного гетмана, полковников, старшин и козаков "для великихъ дЪлъ" [40].
А дела эти точно были велики: шел вопрос о выборе настоящего, а не наказного гетмана Украйны; явными претендентами были по-прежнему Яким Сомко и Василий Золотаренко; тайным искателем гетманской булавы был Иван Брюховецкий. Мая 13 дня царь особой грамотой предписал воеводе и наместнику Белгорода, князю Григорию Ромодановскому, идти с русскими ратными людьми в черкасский город Переяслав и там содействовать избранию гетмана; тому же Ромодановскому приказано было пригласить в Переяслав на полковую раду епископа Мефодия, Якима Сомка, Василия Золотаренка, а кроме того отправить нарочных посыльщиков в Запороги к кошевому гетману Ивану Брюховецкому, к старшине и ко всему на Кошу войску, чтобы и они были "на ту полную раду обранья гетманскаго" [41].
Сомко видел, какая туча надвигается против него и стал брать с своей стороны разные меры. С одной стороны он написал письмо к царю, доказывая в нем свою верную службу к нему, с другой стороны соглашался с проектом полтавского козака Бувайла, и асаула Якима, предлагавших гетману на раде, во время ярмарки, послать их на залогу в Переволочну, дать в помощь людям, там находящимся, плоты и запретить пропуск запасов на Запорожье, или же совсем сжечь челны и плоты, заготовленные у козаков по царскому указу [42].
Брюховецкий воспользовался этим обстоятельством, написал царю, что Сомко изменник царскому величеству, потому что он приказал сжечь суда, которыми царь пожаловал войско низовое, и уступил татарам город Кодак [43].
Определенная царем войсковая рада не состоялась, однако, к означенному времени, чему помешали как сами полковники и старшина козаков украинских, уклонявшихся от рады, так и воинственные действия правобережного гетмана Юрия Хмельницкого. Хмельницкий, объявивший себя противником московского царя, сосредоточил вокруг себя сильное ополчение из козаков, поляков и татар и стал действовать против князя Ромодановского и Сомка под Переяславом, Кременчугом, Каневом, Бужином и Крыловом и успел нанести несколько поражений великороссийским ратникам и украинским войскам. Во время этой войны Хмельницкий лишил уряда всех своих прежних полковников, не желавших идти к польскому королю, и назначил новых. Тогда низложенные полковники, чувствуя негодование к Хмельниченку, собрались на тайный совет и написали пространное письмо в Сичь. В этом письме они изложили все планы Хмельницкого и просили запорожцев совета для вспоможения упадающей от суетных честолюбцев отчизны. Действия Хмельницкого вызвали страшное негодование со стороны запорожских козаков, и они, собравшись на раду, написали ему, не стесняясь в выражениях, от имени кошевого атамана Ивана Beличка-Босовского, письмо, титулуя Хмельниченка вместо "ясновельможнаго" "явнобезбожным" гетманом.

"Еще въ прошломъ году намъ, войску низовому запорожскому стало известно, что ваша мосць, впавши въ канЪкулу ("канЪкула" — бешенство от слова "canis"— собака) и не стараясь отъ него излЪчиться совЪтами доброжелательныхъ пріятелей, глубоко окунулся въ душепагубное озеро грЪховное, когда для гетманской власти съ дядькомъ своимъ, подобнымъ тебЪ властолюбцемъ, поднялъ войну и нещадное нашей братіи кровопролитіе. Мы по настоящее время о томъ молчали, надЪясь, что ты прідешь въ свой умъ и покаешься во всемъ, что безумно натворилъ. Однако, въ этой надеждЪ мы обманулись и, напротивъ того, теперь получили достоверное и несомненное извъстіе о твоемъ неизлЪчимомъ бЪшенствЪ, вслЪдствіе котораго не только ты самъ подклонился подъ державу лядскую, отступивши отъ православного монарха своего россійскаго, но и насильственно стараешься втянуть въ ту же схизматическую область и ярмо отцовъ и всЪхъ братьевъ нашихъ, малороссіянъ; проливши множество крови человЪческой уже въ теченіе сего лЪта, ты готовишься на новое пролитіе крови, не считая тЪхъ, которые, вслЪдствю твоего безбожнаго почина, не устоявъ въ военной битвЪ московскимъ силамъ и своей козацкой братіи противъ Канева, всЪ бедственно должны были погрузиться въ днЪпровскихъ глубинахъ и навЪки прекратить страданія настоящей жизни. Ты насильно влечешь себя и нашу братію въ ту лядскую душевредную лигу, отъ которой насъ, войско запорожское, и всю обездоленную и злосчастную Украйну отецъ твой, добре памятный и мужественный Богдан Хмельницкій, военнымъ оружіемъ и богатырскимъ сердцемъ отсЪкся и со всею Малою Россіей, милою отчизною нашей, вольнымъ, при помощи божіей, учинился. Пробуждаемые твоими черезчуръ несправедливыми затЪями и намЪренмми и наставшими черезъ тебя отчизнЪ нашей украинской разореніями, мы, все низовое войско запорожское, пишемъ тебЪ и предлагаемъ принять для излъченія твоей болъзни лЪкарство, а именно: снова поклониться подъ руку православнаго московскаго монарха, его царскаго пресвЪтлаго величества, АлексЪя Михайловича, ласковаго и милостиваго пана, и испросить у него за вины твои отеческого прощенія, въ чемъ и мы обЪщаемся помогги тебЪ и черезъ что надЪемся выпросить у его величества все желаемое отчизнЪ нашей, зная его благосердную и отеческую къ намъ милость. Перестань склоняться и нашу братію за собой тянуть под лядскую руку и съ Сомкомъ, дядькомъ твоимъ, междоусобное кровопролитіе и разореніе в отчизнЪ нашей производить. А если этихъ трехъ условій, какъ истинное средство для уврачеванія твоего недуга, ты не пожелаешь принять и совЪта нашего не послушаешь, то уже не ожидай отъ насъ никакой пріязни и доброжелательства, напротивъ того, надЪйся отъ насъ кончины живота своего и не спи беспечно въ чигиринскомъ домЪ своемъ, потому что мы уже досыта натерпЪлись жалостнымъ сердцемъ въ теченіе трехъ лЪт отъ твоего губительного управленія. ВЪрь намъ и хорошо знай, что полякъ и чернецъ Кознодея подбили и прельстили тебя не на добро тебЪ, а на гибель, чего они и намъ всЪм желаютъ. Если ты послушаешь насъ, как и отецъ твой, добрый нашъ вождь, слушалъ и всегда съ нами словесно и письменно совЪщался и никогда, до кончины своей, на радЪ нашей не ссорился, то получишь чрезъ то и временную и вЪчную прибыль. Не забудь къ тому же и того, что мы, войско низовое запорожское, скоро поднимемся на тебя, а вмЪстЪ съ нами встанутъ и всЪ обабочные украинцы, наша братія, и премногіе другіе пожелаютъ отомстить тебЪ за обиды и разоренія. Въ какой часъ и съ какой стороны налетитъ на тебя вихорь и подхватить и унесетъ тебя изъ Чигирина, ты и самъ не узнаешь, а поляки и татары далеко будутъ отъ твоей обороны. Ты бы долженъ всегда благодарить Бога, и почитать, а не губить и уничтожать нашу братио за то, что тебя, молокососа, признали годнымъ за гетмана, надЪясь видЪть в тЪбе отческія добродЪтели и ревности къ отчизнЪ нашей, но твой злой нравъ так же далеко отстоитъ отъ нрава отческаго, какъ крымская сторона отъ Чигирина. Мы думаемъ, что ты никогда не удостоишься похвальной, подобно отцу, кончины въ отчизнЪ нашей и за свои злодЪянія нигдЪ не найдешь себЪ доброго мЪста и божьяго благословенія. Мы вторично тЪбе, мосцЪ-пану, ассекуруемъ, что орда и поляки не защитятъ тебя отъ насъ и не помогутъ тебЪ больше того, какъ помогли такому же легкомысленнику, какъ и ты, свату твоему, гетману Виговскому. Кровь братіи нашей, чрезъ твое беззаконное и противное Богу междоусобіе, пролитая, как кровь Авеля, вопіетъ отъ земли к Богу объ отмщеніи. Того ради никто тебя отъ угрожающей бЪды не защититъ, и мы можемъ среди Чигирина (на что имЪемъ верный способъ) взять тебя и, какъ негодную пьявку съ верши [44], вонъ выбросить, чего, однако, до времени не хочемъ и не желаемъ исполнить; напротивъ того, желаемъ, чтобы ты, оставивъ твою неугомонную и несправедливую злость, склонился бы къ здравому и полезному нашему совЪту. Писанъ на КошЪ войска низового заиорожскаго септемврія 17, року 1662. Р.s. Напоминаемъ тебЪ еще и о томъ, что мы и у себя и межъ войскомъ запорожскимъ городовымъ знаемъ добрыхъ молодцовъ, равныхъ по дЪяшямъ войсковымъ покойному отцу твоему; изъ нихъ одного, уже въ началЪ твоего гетманства, сейчасъ же могли бы, отставивши отъ уряду тебя, молокососа, тЪм гетманскимъ гоноромъ почтить и доброго пріятеля и радЪтеля отчизнЪ своей и намъ, своему войску, учинить, если бы мы не смотрЪли на великія и знаменитыя заслуги намъ, войску запорожскому, и всей отчизнЪ нашей малороссійской добраго и радетельнаго гетмана нашего, отца твоего. Ради этихъ заслугъ мы и тебя оставляли на томъ несчастномъ для отчизны нашей гетманствЪ и в теченіи трехъ лЪтъ, несмотря на бЪдствіе и разореніе отчизны нашей, сносили твое сумазбродство и необузданное своеволіе, разсчитывая и надЪясь, авось ты прійдешь в умъ и отстанешь отъ всего того, чего нельзя дЪлать не только гетману, но и всякому христіанскому добросовЪстному человЪку. А такъ какъ мы и по настоящее время не дождались отъ тебя того, то говоримъ тебЪ, исправься и, явившись на нашу доброжелательную раду, откинь прочь всЪ свои злыя намеренія и гетмануй въ нашЪй отчизнъ подъ рукой милостиваго пана и добродЪтеля его царскаго величества, православнаго монарха россійскаго, который къ нашЪй пользЪ не только прикажетъ исправить переяславскія пакты (о чемъ ты тогда в ПереяславЪ упорно молчалъ, а теперь говорить началъ), но и все, о чемъ будемъ просить, не откажетъ ни намъ, ни тебЪ благосердно исполнить. Если же ты отъ своего душевреднаго намЪренія отстать не можешь или не захочешь, то, не вводя насъ въ грехъ, убирайся заблаговременно изъ Чигирина и, куда хочешь, туда и вЪйся, не забирая съ собой никакихъ людей и клейнотовъ войсковыхъ; въ противномъ случаЪ, если ты возьмешь, то нигдЪ съ ними отъ насъ не спрячешься и бесчестное имя навлечешь на себя; и если не выйдешь изъ Чигирина, то мы вскорЪ и сами къ тебЪ прійдем и не только разметаемъ стЪны дома твоего, но и въ тебЪ самомъ, какъ гвалтовникЪ и разорителЪ отчизны нашей, не оставимъ и души твоей. ТебЪ доброжелательные пріятели Иван Величко-Боеовскій, атаманъ кошовый, со всімъ старшимъ и меньшимъ низовымъ войска запорожскаго товариствомъ" [45].

Это угрожающее письмо, по словам малороссийского летописца, произвело на Юрия Хмельницкого потрясающее впечатление, и он начал особенно бояться запорожцев: трясся, подобно Каину, и куда ни шел, озирался во все стороны, в каждом видя запорожца, а под конец (в первых числах месяца октября 1662 года) передал гетманство зятю своему, Павлу Тетере, сам же удалился в Киев и, под именем Гедеона, принял иноческий чин [46].
Таким образом, после удаления Хмельницкого на Украйне произошло неслыханное до тех пор дело: явились два гетмана — один по одну сторону Днепра, другой по другую, оба претендовавшие на власть. Первые восстали против такого раздвоения запорожцы: они хотели одного гетмана для Украйны из двух объявившихся предпочитали Павла Тетерю Якиму Сомку. Ноября 15 дня 1662 года кошевой атаман Иван Иваненко-Величко и все низовое запорожское товариство отправили письмо к Павлу Тетере такого содержания.
"Мосце пане Тетеро, новый гетмане украйно-чигиринскій! Мы отчасти обрадовались, услышавши, что вашъ своевольный шуринъ Юрась Хмельниченко, немного опомнившись, оставилъ свое гетманство, его душЪ и отчизнЪ нашей малороссійской вредное и прочъ, изъ Чигирина уЪхалъ. Но, вотъ когда мы услыхали, что на мЪсто Юрася выбранъ ты гетманомъ, ваша мосць, мосце пане, и вовсе не ради твоихъ польскихъ дЪйствій и стремленій, всегда даваемыхъ и обЪщаемыхъ нашей легкомысленной и ничего прошлого не уважающей братіи, тогда мы снова впали въ прежнюю скорбь и жалость. Не столько потому, что ты избранъ гетманомъ помимо нашей воли и вЪдома, всего войска низового запорожскаго, легкомысленною нашею братіей, сколько потому, что ты, отвергая отъ себя союзъ православнаго россійскаго монарха и свЪтъ святаго и душеспасительнаго благочестія, припрягаешься къ схизматическому лядскому союзу и преклоняешь себя и всю нашу братію, на свою погибель, къ злославной уніи. Не желая такого паденія вашего и нашей братіи, всЪх малороссіянъ, мы, по нашей искренней и должной ревности, усердно совЪтуемъ вашей милости, мосце пану, не навлекая на себя гнЪва и неминуемого суда божія, совершенно отложить союзъ и предлагаемую унію съ поляками, напротивъ того, преклониться и вмЪстЪ съ нами вполнЪ оставаться въ непоколебимомъ и святомъ благочестіи и въ союзЪ съ высокодержавнЪйшим православнымъ и милостивымъ московскимъ государемъ, Алексеем Михайловичемъ. Если ты въ этомъ послушаешь нашей рады и здраваго спасительнаго совЪта, то, во-первыхъ, ты будешь имЪть насъ такими же друзьями и доброхотами во всЪхъ своихъ желаніяхъ, какими насъ имЪлъ твой предшественникъ и тесть, добропамятный нашъ вождь Богданъ Хмельницкій. А если не послушаешь насъ, то мы покажемъ тебЪ иную нашу войсковую пріязнь, такую именно, какою мы недавно отозвались въ нашемъ письмЪ до твоего необузданнаго шурина, Юрася Хмельниченка. Не изволь пренебрегать, ваша мосць, мосце пане, нашимъ усерднымъ войсковымъ совЪтомъ; стократно и усердно совЪтуемъ тебъ, для временной прибыли и вЪчнаго спасенія, поступить и непремЪнно сдЪлать сообразно нашему совЪту, объ этомъ весьма просимъ и всего доброго, если такъ сдЪлаешь, на многія лЪта будемъ просить вашей мосцЪ, мосце пану. Данъ на Кошу СЪчи запорожской, ноября 15, року 1662. Вашей мосцЪ, мосцЪ пану желающие всякаго добра пріятели, Иван Иваненко-Величко, атаманъ кошевый, со всЪмъ старшимъ и меньшимъ низового войска запорожскаго товариствомъ" [47].
Павел Тетеря, получивши и прочитавши это письмо, остался, однако, непреклонен к советам и просьбам запорожских козаков. Он вступил в переписку с польским королем, Яном-Казимиром, решительно склонился к союзу с поляками. Однако, опасаясь беды от внезапного нападения на себя запорожцев, нашел нужным переехать на постоянное жительство из Чигирина в Корсунь, подальше от запорожских козаков [48].

Но чего запорожцы не добились советом и просьбою от Павла Тетери, того добились силою от наказного атамана Якима Сомка. Успех борьбы их с Якимом Сомком зависел, главным образом, от того, что против Сомка выступил соперником, искателем гетманской булавы, хитрый, пронырливый, ловкий и до крайности льстивый Иван Мартынович Брюховецкий. Живя "несколько лет, в добром заховане и в ласке всего войска низового", Брюховецкий прекрасно воспользовался положением дел на Украйне для своих видов: во время войны Ромодановского с Хмельницким Брюховецкий явился с запорожским товариством в город Путивль с предложением князю своих услуг и в это время успел войти в "знаемость, уподобане и ласку" московского боярина и свести близкое знакомство с блюстителем митрополичьего престола, епископом Мефодием, через которых потом успел расчистить себе путь к гетманству. Из Путивля Брюховецкий уехал на Украйну и всю зиму 1662—1663 года провел в Гадяче, подготовляя себе партию для выбора в гетманы. В декабре месяце царь отправил на Украйну стольника Лодыжинского с приказанием весной будущего года непременно созвать раду и на ней выбрать "совершенного" вместо наказного гетмана. Стольник Лодыжинский, явившись на Украйну и имея в виду в течение зимы привести козаков в спокойное настроение, приказал Брюховецкому оставить Украйну и вернуться в Запорожье, а весной явиться снова на Украйну и принять участие в избрании гетмана. Брюховецкий был недоволен таким приказанием и на требование Лодыжинского отвечал: "Не дождавшись государева указа и полной рады в Запороги мне появиться нельзя, свои козаки меня убьют тотчас, зачем я столько людей водил и, не дождавшись рады, ущел. Сомко заказ делает в городах крепкий. чтоб в Запорожье никто не ходил и запасов не пропускал, а если надо мною Сомко или козаки что сделают, то Запорожье смятется и в городах будет замятия большая. По сношениям с Сомком, Юраска Хмельницкий многих за Днепром полковников и козаков казнил, которые великому государю добра хотели; а чернь вся и теперь хочет поддаться великому государю; когда выберется гетман всеми вольными голосами, пункты закрепятся и черным людям в поборах легче будет, то за Днепром, смотря на это, черные люди поддадутся великому государю". Не видя достаточных оснований в отказе Брюховецкого вернуться на Запорожье, посол потребовал исполнения царского повеления, но Брюховецкий вместо того заплакал и сказал: "Я рад государю служить и голову за него положить; но выгребся я с козаками в судах, у козаков лошадей нет, живучи здесь многое время, пропились все до нага, зимою идти нельзя, тотчас меня убьют свои козаки; да и Сомко великому государю неверен, на дороге меня убьет, как Виговский Барабаша, и если надо мною что случится, то, говорю тебе сущую правду, вся Украйна смутится и Запорожье отложится. Если государь весною полной рады учинить не велит, то я извещаю, что Сомко поддастся королю: для этого Юраска Хмельницкий и гетманство сдал Павлу Тетере по родству. Чего прежде у нас никогда не бывало, нынче гетман, полковники и начальные люди все города, места и мельницы пустопорожние разобрали по себе, всем владеют сами своим самовольством и черных людей отяготили поборами так, что в Царьграде и под бусурманами христианам такой тягости. Когда будет полная черная рада и пункты все закрепятся, то все эти доходы у гетмана, полковников и начальных людей отнимут, а станут эти доходы собирать в государеву казну, государевым ратным людям на жалованье: поэтому-то наказный гетман и начальные люди полной черной рады не хотят".
Так Брюховецкий и остался на всю зиму на Украйне. Января 14 дня 1663 года он послал письмо царю, в котором писал: "Мы, все войско запорожское, с великой охотою рады бы исполнить указ твой, но не можем, потому что время зимнее; теперь на зиму из Запорожья в города за хлебом приходят, а не из городов идут в Запорожье; при том же путь туда из Гадяча дальний, с полтораста миль; а за порогами никаких городов нет, ни сеют, ни орют, только отсюда из городов хлеб добывают, и то разве саблею. Умилосердись, государь праведный, не дай погибнуть головам нашим от безбожных изменников, изволь несколько полков ратных людей нам прислать, а в городах позволь быть до полной рады". Января 14 дня у Брюховецкого с запорожцами был круг и в кругу козаки кричали, что они наги и безконны и пешком им в Запорожье никак нельзя идти [49].

В Гадяче царский посол видел и епископа Мефодия, который твердо стоял за Брюховецкого. Из Гадяча посол отправился в Переяслав и свиделся там с самим Сомком. Сомко, жалуясь на то, что царь не утверждает его настоящим гетманом, вместе с тем жаловался и на Ивана Брюховецкого за то, что он, состоя кошевым атаманом запорожских козаков, почему-то именует себя гетманом. "Зачем Брюховецкий называется гетманом? в Запорожье бывают только кошевые атаманы; Брюховецкому верить нельзя, потому что он полулях; был ляхом да крестился, а в войске не служивал и козаком не был, служил он у Богдана Хмельницкого и приказано было ему быть во дворе, а на войну Богдан его с собою никогда не брал" [50].
Но Брюховецкому нужды мало было до того, что о нем говорил Сомко и как держал его Хмельницкий, ему нужны были запорожцы, которые после Богдана Хмельницкого представляли из себя большую силу и стали вершителями великих событий и полными хозяевами на Украйне, чему способствовали как слабость преемников славного Богдана, так и хаотическое состояние Малороссии того времени, в особенности же бедственное положение украинского населения, искавшего защиты у запорожцев, как у истинных представителей народничества. Все, что могло, бежало от тяжелой жизни на Украйне в Запорожье. Община запорожская быстро пополнялась этими бездомными сиромахами, приносившими с собой и свое озлобление против тех, кто, по их мнению, должен был защитить их против сменявшихся один за другим гетманов, против козацкой старшины, против наиболее зажиточного и обеспеченного городового козачества. Характерно для того времени письмо от всего "войска запорожского к черни городовой" (1662г.): в нем запорожцы советуют "городовой черни и войску" не верить изменникам, не слушать их прелестных слов, не принимать их вольностей и не губить своих душ "для проклятого шляхетства лядского", прибавляя, что им, "чернякам, того шляхетства не надобно". Живя на Запорожье, Брюховецкий имел время присмотреться к тому, что происходило на его глазах, и сумел воспользоваться настроением народа. Нетрудно представить себе, что и как говорил он в своих беседах с запорожцами, если в самом непродолжительном времени мы видим его уже кошевым. Конечно, он заявлял себя искренним другом этой голоты, искренним ненавистником всякой неправды и насилия, искренним ревнителем веры и свободы, ограждением которых должен служить союз с Москвой. Такого именно гетмана хотело видеть Запорожье и выставило Брюховецкого своим кандидатом [51].
Хорошо понимая, какую силу представляли из себя запорожцы, Брюховецкий всячески ласкался к ним, постоянно писал в Сичу письма, в которых высказывал запорожцам большую покорность, представлял им, как страдает сегобочная Украйна без настоящего гетмана, просил их рекомендовать его в качестве кандидата на гетманство, князю Ромодановскому. Запорожцы не замедлили дать о Брюховецком блестящий отзыв князю Ромодановскому, а князь Ромодановский — царю Алексею Михайловичу. Таким образом расчеты Брюховецкого оказались вполне верными.
Но в то время, когда на левой стороне Днепра шел вопрос об избрании гетмана, в это самое время на правой стороне Днепра собирались польско-козацкие и татарские силы, враждебные Москве. Чтобы ослабить эти силы, послан был отряд московской рати, в 500 человек, в Запорожье. Апреля 9 дня 1663 года приказано было стряпчему Григорию Ивановичу Косагову ехать с московскими ратными людьми и донскими козаками в Запорожье для борьбы с крымскими и ногайскими татарами. Того требовала первая необходимость в борьбе с Тетерей и его союзниками, татарами. Об этом послана была особая грамота и Ивану Брюховецкому; Брюховецкий же должен был известить о том запорожских козаков и предписать им сообща чинить промыслы над татарами [52].

Запорожцы не замедлили воспользоваться приказом царя и отпиской Брюховецкого. Апреля 19 дня 1663 года пришел к запорожцам калмыцкий мурза с тысячью человек калмыков; соединясь с калмыками, запорожские козаки отправились в урочище Цыбульник, под город Крылов, где стояли кошем ногайские и крымские татары, призванные гетманом Тетерей. Напав внезапно на врагов, козаки истребили их "до ноги", освободили 4000 человек пленных христиан, нашли в коше письма, писанные польским королем к крымскому хану. В~то время с запорожцами был кошевой атаман Сашко Туровец. Для извещения царя о своих успехах над его противниками, Туровец в начале июня месяца отправил в Москву 43 человека посланцев с полковником Иваном Гладким и войсковым писарем Григорием Кудлаем во главе. Посланцы по пути в городе Севске имели большую неприятность от местных крестьян: воевода дал им всего лишь 43 подводы, а в 58 следуемых им подводах отказал, но позволил набрать их по дороге. Отъехав 80 верст от города, запорожцы, сообразно дозволению воеводы, стали требовать себе подводы в деревне Сергеевой, Комарницкой волости. Но крестьяне стали противиться этому, бить и грабить козаков; они забрали у них седла, узды, епанчи, сукна, деньги и причинили убытку на 48 рублей с полтиною; кроме того, одного козака убили мало не до смерти, о чем потом посланцы и занесли царю челобитную [53].
После этой неприятности посланцы доехали в Москву и благодарили царя за присланные им порох, свинец, пушки, якори, струги, полотна и другие вещи [54]. Июня 14 дня того же года посланцы калмыков, бывшие в Москве, добавили к показанным словам Туровца еще следующее. Когда калмыки и запорожцы подошли к урочищу Цыбульнику, то тут заключили между собою договор: напасть внезапно на татар ночью, не бросаться ни на какую добычу, не брать людей, а всех бить до последнего. Так и сделали. Когда взят был татарский обоз, люди побиты и оставшиеся в живых взяты в плен, то победители всех пленных перебили, оставив лишь одного салтана, но и тот, прожив три дня, умер от ран; всех татар было около 10000 человек; в конце концов из них не осталось ни одного человека в живых: калмыки всех их перебили по предварительному уговору; ушли с поля битвы и остались в живых только спрятавшись в болото. Возвратясь в Запорожье, калмыки и запорожцы хотели было идти на татарские улусы за Днепр и Буг, но крымские и ногайские татары, услышав об этом, удалились прочь от Днепра и Буга. Походы калмыков и запорожцев так испугали хана, что он отложил свой поход на молдавскую землю и присылал в Запорожье три раза своего толмача, чтобы помириться с запорожцами, но запорожцы отказали ему на том основании, что без царского соизволения они не могут мириться с ханом [55].
В том же году и того же июня 14 дня об этом самом деле запорожцев и калмыков с татарами доносил и Иван Брюховецкий. По его словам, калмыков на первый раз пришло к запорожцам 600 человек, а потом позже явилось еще несколько сот человек. Уговорясь между собою, они ходили под Чигирин и Крылов, где взяли татарский кош. За ними вслед ходили изменники (козаки Тетери с татарами), желая отметить за свое поражение. Запорожцы и калмыки, пропустив их за собою через переправу на речке Омельничке, вдруг вскочили на лошадей, внезапно ударили на врагов и чуть не всех их поразили, дав только немногим уйти с места битвы. После этого наказной кошевой Сашко Туровец прислал обще (сообща) с калмыками к Брюховецкому послов, прося позволение идти к царю, в Москву. "И хотя запорожцы, какъ простые и неученые люди что-нибудь и неслушно въ своемъ письмЪ къ вашему царскому пресвЪтлому величеству положили, однако изволь простить им то, ваше царское величество".
Сообщая об успехе запорожцев и калмыков против татар, Брюховецкий вместе с тем сообщал царю, что он предписал Сашку Туровцу жить с войском стряпчего Косагова согласно и чинить всякий промысел над татарами, сам же лично собирается в Нежин на "полную" раду для избрания гетмана [56].

Очевидно, ни Брюховецкому, ни запорожцам наказной гетман Сомко не приходился по вкусу. Уже тотчас после объявления Сомка гетманом, запорожские козаки отправили в Москву к царю прошение с протестом на то, что избрание гетмана в Малороссии произошло незаконно, потому что на раде не было представителей от Запорожья. Посланцы просили, от имени всего товариства, позволения открыть "зупольную" раду, чтобы на ней могли быть и запорожские козаки вместе с малороссийскими и чтобы гетман выбран был общими силами и общим советом; при этом запорожцы осмелились указать и на самого кандидата на гетманство, Ивана Брюховецкого. За него же хлопотал у царя и блюститель киевской митрополии, епископ мстиславский и оршанский, Мефодий. А что до Сомка, то он негоден уже потому, что в сердце его гнездится измена, и он не сегодня так завтра изменит царю. Вдобавок у него самого объявился противник, нежинский полковник Василий Золотаренко, искавший для себя гетманства. Царь, уже несколько раз имевший случай испытать верность запорожцев, позволил собрать "полную" раду для избрания общими голосами гетмана. "Запорожцы въ то время великое отъ царя пошановання имЪли и, что хотели, того и добивались" [57].
Между тем, нежинский полковник Василий Золотаренко, действительно искавший гетманства, в свою очередь стал заискивать запорожских козаков. Он стал щедро раздавать подарки той запорожской голоте, которая приезжала из Сичи на Украйну погостить к родным или пображничать с знакомыми, особенно в зимнее время. Очевидно, Васюта Золотаренко чуял, в ком именно состояла сила. Запорожцы брали предлагаемые подарки, обнадеживая его в получении гетманства, но в действительности обманывая его "для полученія отъ него себЪ корысти" [58]. В то же время Золотаренко понимал, что не следует обходить и князя Ромодановского. Чтобы расположить к себе и князя, он стал посылать к нему богатые подарки в Зиньков. Но однажды случилось посланцам Золотаренка видеть у князя и запорожцев. Запорожцы в то время были подвыпивши; увидевши посланцев Золотаренка, они вступили с ними в разговор и тут, в откровенно-задорной беседе, проговорились, что они всю раду городовую выбьют и не пощадят ни Сомка, ни Золотаренка. Посланцы Золотаренка немедленно вернулись назад и сообщили ему, чтобы он не надеялся ни на запорожцев, ни на князя Ромодановского. Тогда Васюта счел за лучшее сойтись с Сомком и принять его сторону.
Тем временем настал срок для собрания рады. "Заразъ по веснЪ на УкрайнЪ завелось новое лихо, котораго при старыхъ гетманахъ не бывало, т. е., черная рада" [59].
По желанию запорожцев и тех полков, которые стояли за Брюховецкого (Лубенский, Нежинский и др.), а также и по указу великого государя царя Алексея Михайловича, рада назначена была в городе Нежине, на июнь месяц, и на ней должны были присутствовать в качестве представителей от московского правительства князь Даниил Степанович Великий-Гигин, стольник Кирилл Хлопов, дьяк Иван Фомин и некоторые другие лица с 7-ю и 8-ю тысячами московских ратников. Со стороны козацкой старшины тут были "гетман кошевой" Иван Брюховецкий, наказный гетман Яким Сомко, нежинский полковник Василий Золотаренко; кроме того, несколько полковников, сотников, простых козаков, запорожцев и мещан; Из духовных сановных лиц — епископ Мстиславский и оршанский Мефодий, блюститель киевского митрополичьего престола. В истории Малороссии эта рада известна под именем нежинской, или черной, рады, потому что на ней, кроме значных козаков, допущена была козацкая чернь. Рада была одна из самых бурных и привела к избранию в гетманы запорожского казацкого атамана Ивана Мартыновича Брюховецкого и к гибели наказного гетмана Якима Сомка.

В этом отношении решающую роль играли запорожские козаки и от них зависело быть или не быть одному из двух претендентов на гетманство. Не понимая этого, Сомко не искал милости у запорожцев, он сам себя объявил в Козельце на раде наказным гетманом и теперь должен был поплатиться за то. "То собраніе Сомково ни во что сталось, потому что Брюховецкій с запорожцами пользовался у его царскаго величества большею ласкою и, кромЪ того, за него старался епископ Мефодій, котораго Брюховецкій расположилъ въ свою пользу разными подарками и обЪщаніями" [60].
Рада назначена была на 17 июня 1663 года и для предупреждения могущих произойти на ней беспорядков приказано было всем старшинам и всем рядовым козакам являться на раду без оружия. Среди площади поставлен был стол, у стола для князя кресло, а ниже площади, где происходила рада, поставлена была царская черного цвета палатка [61] и за палаткой помещено было вооруженное российское войско. Ударили в котлы, и козацкие войска стали собираться в круг, но, вопреки приказу князя Гагина, с пушками и с оружием в руках. Тогда Гагин вновь напомнил о своем приказании насчет оружия, и старшина, сняв оружие, отдала его своим челядникам. Когда козаки собрались в круг, тогда из палатки вышел князь Гагин и стал читать "верющую грамоту". Выслушав до конца грамоту, гетманы, старшины и все войска ударили челом за государево жалованье и милостивое слово. После этого князь Гагин стал читать речь, но полковники, сотники, атаманы, асаулы, козаки и чернь со стороны Ивана Брюховецкого, не дослушав до конца всей речи, стали провозглашать гетманом Ивана Брюховецкого и, по своему козацкому обычаю, начали подбрасывать вверх шапки. То же сделали полковники и все войска стороны Якима Сомка. Конница Якима Сомка, с бунчуком, литаврами и многими знаменами, за ней пехота того же Сомка с ружьями, вскочили в ряды пеших, и обе вместе произвели замешательство на раде. Произошел бой, во время которого князь Гагин с товарищами был сбит с места, многие товарищи поранены, некоторые до смерти побиты; после боя рада была разорвана, и козаки разошлись в свои обозы. На другой день после всего происшедшего князь Гагин послал майора Непейцына к Брюховецкому и Сомку с объявлением, чтобы они вновь явились на раду, а войскам своим строго приказали в раду без ружей идти, ссор не заводить и убийств не чинить. После этого скоро с майором Непейцыным прибежал к государеву шатру Яким Сомко с пятью полковниками и объявил, что сотники, атаманы, асаулы и козаки его полков и чернь, бывшая при них, отошли в обоз к Брюховецкому и хотели побить Сомка с пятью полковниками до смерти. Князь Гагин немедленно распорядился отправить Сомка с его товарищами в город к воеводе Михаилу Дмитриеву на сбережение. Вслед за этим князь Гагин послал того же майора Непейцына и к Брюховецкому с приглашением явиться на раду. Брюховецкий явился с 40000 своих сторонников. Тогда снова прочитана была "верющая грамота", снова сказана была князем речь, и после речи открыт был вопрос об избрании гетмана. На этот раз без крика и без ссор вольными голосами всех присутствующих выбран был в "совершенные" гетманы Иван Мартынович Брюховецкий. В тот же день, т.е. июня 18 числа, отслужено было молебное пение в нежинской соборной церкви с многолетием о здравии государя, а после молебна новый гетман принес присягу на верность государю и получил от князя Гагина грамоты на гетманство, на булаву и на гадячское староство [62]. После этого князь Гагин донес в Москву о неверности государю Якима Сомка, полковников черниговского Силича и переяславского Щуровского. И Сомко, обвиненный в сношении с Павлом Тетерею и в намерении насильно добиться гетманства, отдан был в руки Ивана Брюховецкого и казнен последним в городе Борзне сентября 18 дня вместе с Василием Золотаренком и некоторыми другими [63].

Добившись звания гетмана через запорожцев, Брюховецкий тотчас после нежинской рады стал осыпать их разными милостями: "И того жъ дня Брюховецкій понастановлялъ по всЪмъ городамъ своихъ полковниковъ изъ тЪхъ людей, которые вышли съ нимъ изъ Запорожья. При этой перемЪнЪ старшинъ украинская чернь произвела избіеніе между многими значными полковниками, и это убійство продолжалось въ теченіи трехъ дней, но не было принято гетманомъ за серьезное дЪло. Старшина и значные козаки старались скрываться, переодЪваясь вмЪсто кармазиновыхъ кафтановъ въ сермяги" [64].
Оставив Нежин, Брюховецкий распустил всех поставленных им полковников, выведенных из Запорожья, по главным украинским городам, дав каждому из них по сто человек в собственное распоряжение, наделив жупанами, подарив размеры с мельниц, позволив отворять шинки, пить и гулять в течение трех дней и идти куда кому хочется. "Тогда много было причинено зла людямъ, особенно значнымъ старшинамъ, потому что между ними (запорожцами Брюховецкого) были такіе, которые раньше служили у значныхъ пановъ и были наказываемы за свои проступки или же были облаяны своими господарями, какъ это часто бываетъ при дворахъ". Гонение на значных продолжалось долго и после того некоторых их них поотсылали в Москву, некоторых поотправляли в Сибирь, а на некоторых наложили дань давать жупаны на запорожскую пехоту [65].

Добившись давно желанного гетманства, Брюховецкий прежде всего решил идти походом на властного гетмана Павла Тетерю и наказного Петра Дорошенка правой стороны Днепра; но скоро узнал, что против него собрался походом сам король Ян-Казимир вместе с Тетерей, Дорошенком, Гуляницким и Чарнецким. Тогда Брюховецкий обратился за помощью к запорожским козакам.
    Запорожские козаки и их кошевой атаман Иван Сирко действовали в это время против крымских татар. Заодно с ними действовал и стряпчий Григорий Косагов.
    Косагов, получив, апреля 9 дня, 1663 года, царский указ для выезда на службу с московскими ратниками в Запорожье, сильно задержался на Украйне прежде всего вследствие недостатка в съестных припасах. Он остановился в городе Ахтырке для закупки хлеба и отправки его в Запорожье. Денег, данных ему для этого, оказалось слишком мало, а липы (лодки) для отправки хлеба стоили слишком дорого; сами же жители Ахтырки отказались доставить хлеб на собственных подводах [1].
    Независимо от этого, Косагов встретил и другое препятствие для скорейшего своего прибытия в Сичь - измену русскому царю со стороны жителей крепости Переволочны, перешедших на сторону гетмана Павла Тетери. Крепость эта стояла при впадении речки Ворсклы в реку Днепр и потому пройти мимо нее по Днепру на Запорожье с запасами, судами и ратными людьми не было никакой возможности. Кроме Переволочны, изменили царю города Кременчуг и Поток, и гетман Иван Брюховецкий предписывал Косагову (июля 7 дня) идти с московскими ратными людьми в Омельник и чинить промысл над изменившими царю городами, составлявшими великую помеху на пути в Запорожье. Но Косагов, не смея этого делать без царского указа, ждал на то государева приказания [2]. Когда же царское приказание последовало, то Косагов вступил в бой с изменниками. Июля 20 дня он подошел к городу Кишенке, у речки Орели, и отсюда отправил посланцев в Переволочну к жителям ее с требованием виниться перед царем и бить ему челом. На следующий день после этого к Косагову явились переволочанский поп Павел да атаман Василий Алексеенко с 16 человеками товарищей и перед евангелием поклялись быть в верности московскому государю. А через три дня после этого из-за речки Ворсклы к Кишенке внезапно прискакали татары и многих жителей города, а с ними и одного караульного рейтара, взяли в полон. Косагов бросился за татарами в погоню, нагнал их в двух верстах от города и бил и сек их до самой Орели, на пространстве 29 верст от Кишенки, отняв у них весь полон, взяв стада и трех человек языков [3]. Побив один отряд татар, Косагов побил и другой. Другой отряд выслан был против него наказным гетманом правой стороны Петром Дорошенком, который сидел в Кременчуге. Дорошенко послал 200 человек Козаков да 100 человек татар к городу Кишенке. Но Косагов разбил и этот отряд, после чего соединился с запорожцами и с калмыками, призванными к участию в событиях Украйны Иваном Сирком [4]; и совместно с ними, в сентябре месяце, отправился за Днестр, где пожег много ханских селений, много побил армян и волохов, и 20 числа того же сентября месяца благополучно возвратился в запорожскую Сичу на Чортомлык [5].
    Письмо из обоза на Глуще 16 сентября. Приезжали от козаков послы, прося об информации, что им прикажет делать король. Они мили 1 1/2 от нашего обоза стали обозом, им написано, чтобы гетман и старшина прибыли к королю за отобранием резолюции (приказа); насколько можно было узнать от их послов, их не может быть больше, как 15000 (стр. 30). 17 сентября. Гетман запорожский с асаулами и сотниками приветствовали короля, обещая идти туда со своими молодцами, куда прикажет король. Гетману сказано, за дальнейшими приказами, прислать назавтра двух полковников, но однако быть готовыми идти табором туда, куда прикажет король (стр 31).

Прибыв в Сичь, Косагов нашел здесь недостаток в съестных припасах, потому что из черкасских городов, вследствие занятия шляхов татарами и нападения их на торговых людей, хлебных запасов никто не вез. Поэтому Косагов отправил из Сичи в черкасские города до Ахтырки рейтара Онуфрия Сукачева с товарищами и с деньгами 230 ефимков для закупки тысячи четвертей хлебных продовольствии и просил государя учинить указ на доставку их подводами в Запорожье [6].
    Но уже на следующий день, т. е. сентября 21 дня, после прибытия Косагова из-за Днестра, пришли в Сичу запорожские козаки и рассказали своему атаману, Ивану Сирку, что они были в Черном море в что их настигли там турецкие галеры; козаки сцепились с галерами, бились с турками три дня и две ночи, и на третью ночь причалили к берегу, изрубили топорами свои чайки, а сами бросились от моря в степь и пешком добрались до самой Сичи. Выслушав это известие, Сирко собрал войско и, октября 2 дня, вместе с Косаговым, выступил из Сичи по направлению к Перекопу, а через 9 дней уже очутился у цели своего похода. Перешед между городом Перекопом и Черным морем перекопский ров и разделив войско на два отряда, Сирко с пешими козаками и русскими драгунами сам бросился в Перекоп с крымской стороны, а Косагову велел остаться у ворот Перекопа, на русской стороне. Расчет Сирка удался если не вполне, то на половину: козаки Сирка дрались мужественно и взяли большой город, но ратники Косагова высекли только двое ворот малого города, но самого города, где сидели янычары, не сумели взять и потеряли у себя девять человек убитыми. Тут из крымских сел пришли в Перекоп до 1000 человек турок и татар и учинили жестокий бой в посаде города с козаками и московскими ратными людьми. Тогда козаки и ратники, соединившись вместе, зажгли большой город, захватили в плен несколько человек татар с женами и детьми и вышли вон из города на русскую сторону. За ними бросились бывшие в засаде татары с салтаном Нурредином: выскочив из Перекопа, они шли за козаками пять верст с пушками и бились с ними до самого вечера. Но козаки и здесь имели перевес над татарами, причинив им большой вред выстрелами из пушек и ружей. В этом бою взяты были в плен таванский воевода Умар-ага и 27 татар. Всех пленников с их женами и детьми козаки изрубили, а сами потом, октября 16 дня, благополучно возвратились в Сичу. Из Сичи послан был с известием об успехах оружия козаков и русских ратников к царю бывший полковник Иван Гладкий, Роман Кныш да прапорщик Степан Зиборов, все три бывшие участники перекопского дела [7]. Прибывши в Москву, они сообщили, что Сирко и Косагов шли из Запорожья к Перекопу с крымской стороны от черкасского (т. е. Черного) моря, в течение недели; в Перекопе они овладели земляным валом да большим каменным городом, а к меньшому городку за наступлением дня, не приступали. Действовали же они одни, без калмыков, в Перекопе оставались один день, а назад шли три дня. Морового поветрия в Перекопе при них, послах,- не было; слышно было, что оно свирепствовало там раньше их прихода; в Запорожье же у козаков все благополучно. Если же кошевой Сирко писал к Брюховецкому о моровом поветрии у татар, то, нужно думать, он делал это просто от стыда, потому что, "будучи въ развратЪ (раздорЪ), козаки избили всЪх плЪнныхъ татаръ и некого имъ было послать к гетману за языка". Изложив, все это, посланцы жаловались на трудность и продолжительность своего пути, во время которого им пришлось пораспродать рухлядь и лошадей и на полученные деньги покупать себе харчи [8].

Письмо ксендза Колудцкого от 23 сентября 1663 года. "Уже третій день стоимъ подъ открытымъ небомъ, не располагаясь лагеремъ, оставивши возы въ первомъ обозЪ, - это только и прибавили. О козакахъ могу сообщить: я видЪлъ большую толпу, которой никто не могъ сосчитать: цЪлый день, когда проходили въ обозъ, тянулись по нЪсколько хоругвей вмЪстЪ, безъ надлежащего порядка, - въ томъ только и весь порядокъ, что хоругви шли одна возлЪ другой, а не какъ толпа, получившая славу (turba reputanda), на войне. Они скорЪе походили на сатировъ, чЪмъ на цивилизованныхъ людей, - хлопы похожи другъ на друга, въ сЪрой одеждЪ, рЪдкіе в синей или червонной, кожа на ихъ тЪлЪ, какъ кора на деревЪ; презрЪніе къ жизни полное; больше заботы о горилкЪ (cremati), чЪмъ о жизни. ЗдЪсь, однимъ словомъ, есть что посмотрЪть Они привезли съ собой 10 небольшихъ пушекъ, сейчасъ сдЪлали вылазку противъ непріятеля, добыли трехъ переднихъ офицеровъ и привели ихъ подъ руки къ королю; рЪчи не было, а только: "Королю, ось маешь нимцивъ"! (Но то были французы). Дано имъ два ведра меду и 20 твердыхъ талеровъ, остались довольны. ЗатЪмъ, когда король подошелъ подъ самыя стЪны (Смоленска), ихъ разделили на три части; одни остались въ старомъ обозЪ; другіе съ гетманомъ литовскимь пошли подъ острогъ Прозоровскаго, а третьи - съ королемъ. На всЪхъ трехъ мЪстахъ оправдали ожиданія. Вотъ удальства, которыя они совершили при князЪ РадзивиллЪ: нЪсколько десятковъ человЪкъ, раздЪвшись до нага, переплыли на другую сторону ДнЪпра, съ обнаженными саблями, къ непріятельскимъ шанцамъ, и посЪкли много москалей. Также одинъ изъ нихъ совершилъ слЪдующее удальство: когда нужно было на другой стороне достать языка, пустился вплавь черезъ реку и залегъ въ воде, у берега; когда пришелъ къ водЪ одинъ москвитинъ, тутъ онъ схватилъ его за волосы, стащилъ въ воду и такъ съ нимъ переплылъ назадъ. Очень смЪшно этотъ козакъ разсказывалъ королю, какъ подстерегалъ его (москвитина) и какъ съ нимъ плылъ. Король далъ ему за работу нЪсколько ортовъ. Действительно, не каждому хочется купаться въ такую пору, какъ тЪмъ добрымъ людямъ. Король имъ очень радъ. Они не особенно выступаютъ на фронтЪ, такъ какъ голый людъ, но изо рвовъ, изъ-за хвороста, часто Москве (москалямъ) делали непріятности; они имЪютъ свой шанцъ противъ Москвы (москалей), съ которыми очень сильно перестрЪливаются; тамъ-же поставили нЪсколько своихъ пушекъ. Какъ только устроится обозъ, они не будутъ праздны, пойдутъ въ непріятельскую землю. Отъ нихъ мы надеемся достать провіантъ, такъ какъ и теперь рЪдкій часъ, чтобы они чего въ таборъ не притащили. Есть также и политики между ними: знатныхъ пановъ они задабриваютъ добычею, особенно скотомъ. Пріятно было-бы объ нихъ и больше написать, такъ какъ мы нашли въ нихъ больше, чЪмъ ожидали" (стр. 31-32).
    Вслед за этим сам Косагов доносил царю в Москву, что октября 28 дня, пришли из Крыма в Сичу черкасские полонянники и сообщили кошевому Сирку о намерении крымского хана идти на Русь войной. Кроме того, со слов кошевого Сирка, судьи и обозного запорожских козаков, Косагов извещал царя, что Тетеря вместе с поляками хочет идти на Кодак и взять его. В Кодаке на ту пору было всего лишь двадцать человек козаков, и если Тетеря возьмет эту крепость, то это послужит в большой вред как запорожским козакам, так и российскому войску. Кодак стоит на самом проходе по Днепру, и когда им завладеют враги, то неоткуда будет доставлять запасов в Запорожье. Послать же туда людей из Запорожья некого, потому что в самой Сичи их осталось очень мало, — все они разошлись, вследствие зимнего времени, в города по домам [9].

Положение дел еще более усложнялось от того, что в это самое время гетман Брюховецкий, видя наступательное движение поляков на Украйну и не надеясь на свои силы, послал в Сичу к Сирку с требованием, чтобы он шел, сообща с калмыками, под город Чигирин правою стороною Днепра [10]. Но Сирко этого сделать не мог и вместо него выступил, с несколькими сотнями верховых козаков, в помощь Брюховецкому, запорожский ватаг Чугуй [11].
    В ноябре того же 1663 года Косагов доносил воеводе князю Григорию Григорьевичу Ромодановскому и через него царю Алексею Михайловичу, что хан крымский со своею ордою и салтан Нурредин уже стоят у Перекопа; что татары до Черного моря, по рву, сделали каменную стену и намереваются, соединившись с польским королем, идти на черкасские и русские города; что хан с ордою, полками и изменниками черкассами вместе с тем пройдет и в Запорожье. В Запорожье же совсем малолюдно: из ратных людей, бывших там, осталось только 200 человек, остальные все разбежались, да столько же запорожских козаков, а может быть, и меньше того, остальные все разошлись по городам. В случае же прихода врагов запорожской Сичи и русского городка удержать будет нельзя: оставшиеся запорожцы или уйдут в днепровские займища или сдадутся. Ратные же московские люди, покрав у запорожских козаков да у своей же братии лошадей, ушли из Сичи в Белгород. Бежали же они не от голода и нужды, а от страха, слыша, что поляки, татары и черкассы идут на Запорожье. В заключение Косагов просил князя Ромодановского выслать к нему в Сичу всех беглецов, чтобы Запорожье, вследствие своего малолюдства, не отступало из подданства великого государя и чтобы не пропали остальные великого государя ратные люди, казна, порох и всякие запасы [12]. Донося об этом же самом царю, Косагов писал, что князь Григорий Ромодановский не велел высылать к нему беглецов московской рати и что между запорожскими козаками являются многие "шатости". Тут же вместе с этим он сообщал, что ноября 20 числа в Сичу из Крыма пришли новые входцы-полоняники и рассказывали, что у села Бустурчея у крымского хана с мурзами была рада; после рады хан распустил орду по домам, но на десятый день приказал являться к Перекопу с запасами и с лошадьми. Из Перекопа он намеревался идти в заднепровские города к полякам; сойдясь с поляками и черкассами, предполагал отправиться на черкасские города великого государя. Хан уже послал пушки с татарами в городок Аслам, раньше своего прихода. Заднепровские черкассы также поднялись заодно с татарами: везде по запорожской дороге большое воровство, проезжих людей грабят и убивают. К этому бедствию присоединился еще недостаток в съестных припасах: в Запорожье осмачка ржаной муки продавалась по 5 рублей, а пшена и вовсе добыть нельзя. Посланные люди в город Ахтырку за покупкой хлеба не могли ему доставить потому, что не на чем было привезти. Теперь московские люди стали бежать из Запорожья еще и от голода [13].
    Но все же и при всем этом положении Ивана Сирка и Григория Косагова в Сичи не было так опасно до тех пор, пока Павел Тетеря не присылал в Сичь своих "прелестных" писем к запорожским козакам. Тетеря был убежденный в своих политических воззрениях человек: он страдал душой и сердцем за свою родину и искал способа поставить ее на путь самостоятельной и независимой жизни. Но его взгляды были полярно противоположны взглядам запорожских козаков и всей массе населения малороссийских городов. Запорожцы видели залог для свободы украинского народа в русском православном царе, гетман Тетеря видел его в польском католическом короле. Он приводил в своем письме к запорожцам исторические традиции о связи их с Польшей, ставил на вид ненадежность союза с Москвой, опасность от крымского хана и, наконец, свою бескорыстную преданность запорожским козакам. Уже вскоре после возвращения запорожцев из-под Перекопа Павел Тетеря отправил в Запорожье своих посланцев с "прелестными" письмами, в которых старался склонить "молодцов" на сторону Польши: "Польскій король Янъ-Казиміръ, желая отобрать у московскаго царя сегобочную Украйну и скасовать гетмана Брюховецкаго, рЪшилъ постановить для обЪихъ малороссийскихъ сторонъ одного гетмана Павла Тетерю" [14].

Один из таких листов, писанный ноября 18 дня, 1663 года, из города Кременчуга, доставлен был в руки Григория Косагова и список с него отправлен в Москву.
    "Пану атаману кошевому и всему старшему и меньшему на КошЪ товариству со всЪмъ его королевской милости войскомъ запорожскимъ доброго от Господа Бога здоровья и счастливаго желаемаго покоя вЪрно и взаимно желаю. Объявляю вам, братіи моей, что король, государь нашъ милостивый, не терпя больше ежедневного кровопролитія и нашей пагубы и не желая своей землЪ опустошенія, оставивъ свой господарский престолъ, пришелъ съ короннымъ и чужеземнымъ войскомъ яа ЗаднЪпровьЪ, онъ желаетъ не мечомъ и войною обратить своихъ подданыхъ къ своей власти, но обнадеживаетъ ихъ своею отеческою милостію, онъ не ищетъ никакого отмщенія за наши прошлые грЪхи, обЪщаеть королевскимъ словомъ преклонить подъ свои крылья, вмЪстЪ съ нами, всЪхъ эаднЪпрянъ и даровать имъ равные вольности, и все, что свершилось въ нынЪшнія смутныя времена, приписываетъ устроенію божію и своимъ грЪхамъ. И вы, братія наши, будучи съ нами одного тЪла, не столько сами по себЪ, сколько отъ беспокойныхъ людей, недавно напившихся крови нашей братіи, и отъ московскнхъ прелестей разъединились съ нами. Теперь я, по своей христіанской любви, прошу васъ, какъ милыхъ братьевъ, и братски предостерегаю, что вы прежде времени отозвались надлежащимъ послушаніемъ къ его милости королю, какъ своему дЪдичному государю, подъ властію которого породились и наши прадЪды, и дЪды, и отцы, и вы сами молодецкія головы, славы и моремъ и полемъ добывали, и иынЪ всЪ вмЪстЪ дышимъ его государскою днЪпровою водою. Обнадеживаю васъ словомъ христіанскимъ и братскимъ, что король, государь нашъ милостивый, сохранить васъ при тЪхъ же вольностяхъ, при которыхъ пребываемъ и мы, и объявитъ вамъ такую же милость, какъ и намъ, забывъ всякое ваше преступленіе... Не откладывайте, прошу васъ, этого святого дЪла и не говорите такъ, какъ другіе безразсудные привыкли говорить: "пусть-де дарь съ королемъ помирится, а мы, кому достанемся, тому и будемъ кланяться"; а какъ король помирится с царемъ, то не скажетъ, что вы, братія наша, склонялись добровольно, а скажетъ, что по принужденно. А царь не только васъ, но и своего народа не можетъ боронить. Какъ солнце на небЪ сияетъ и вода беспрестанно в ДнЪпръ течетъ, такъ и мы никогда отъ короля, пана своего, всЪ отпасть не можемъ, только ему, какъ дЪдичному государю, и можемъ служить. А если воспротивимся ему, то смотрите, чтобы не утерять намъ нашей столицы запорожской, где предки наши добывали славу, ибо крымсюй ханъ не спитъ и имЪетъ иамЪреніе напасть на нас... Если же не захочете вы, братія моя, слушать нашего здраваго совЪта, то вольно вамъ, только бъ послЪ того не жалЪли бы; не думайте, чтобъ тЪмъ славы себЪ искалъ и желалъ бы долгаго гетманства, а желаю только согласія между нами и войскомъ его королевской милости запорожскимъ. А когда Богъ дастъ общую згоду, то того же дня сложу съ себя предъ вами, добрыми молодцами, гетманское званіе, для меня вовсе не желательное, и вы, добрые молодцы, кого захотите, того и выберите" [15].

Отправляя письмо к кошевоку атаману Ивану Сирку и всему низовому запорожскому войску, Павел Тетеря вместе с этим дал для лучшей памяти своим посланцам пять следующих "информаций". Во-первых, посланцы прежде всего должны отдать поклон в объявить братское желательство пану атаману кошевому и всему находящемуся при Коше старшему и меньшему товариству от имени гетмана Павла Тетери и короля Яна-Казимира. Во-вторых, посланцы должны объявить, что король идет на Украйну не с войной, а с милостью, что после взятия им весной Воронкова все ему сдаются, почему он надеется видеть склонною к себе и всю Полтавшину, и что, только с упрямыми он будет воевать и не отступит до тех пор, пока не покорит всей земли. В-третьих, посланцы не должны забыть сказать, что хотя, с одной стороны, есть много добрых молодцев, которые долго не рассчитывают оставаться под Москвой, с другой — много и таких, которые не думают никогда быть под королем, однако, нужно спросить их, как москаль может владеть Запорожьем, когда он шлет королю посла за послом, без зазревия прося у него мира? И теперь пришел какой-то Поликарпович: просит короля уступить царю Смоленск и предлагает ему за то от 4—6 миллиардов, лишь бы только добиться мира и не иметь стыда от своего народа. Конечно, московский царь давно бы имел работу с коронными и татарскими войсками, давно бы и а Москве увидел гостей, но он заслоняет хребет свой нашими же бедными заднепрянами, а заднепряне и понять не могут, что своим лихом царское лихо избывают. В-четвертых, также объявить, именем гетмана и короля, что когда король примет всех находящихся от старшего до меньшего товарвства на Коше, то он обнадежит своею милостью не искать ни на ком отмщения. Особенно король обнадеживает пана атамана кошевого Ивана Сирка, что хотя коронное и татарское войско вместе с гетманом Павлом Тетерей и наступит на Украйну, то все-таки для кошевого найдется удобный способ проводить его без всякого убытка из Полтавы, о чем пану кошевому нет надобности и печалиться. А если бы король и гетман пошли войной и Полтава не захотела бы добровольно поклониться королю, то и тогда гетман с королем обнадеживает, что оттуда будет выведена жена пана Ивана Сирка. Но более всего, нужно хлопотать о том, что из Запорожья вывели тех непотребных людей, которых прежде там не бывало и через которых вольность и слава войска аапорожского убывает и умаляется. В-пятых, посланные должны поставить на вид всем, как старшим, так и меньшим товарищам, то, что теперь, не ездя в Варшаву, можно добиться у короля того, чего желает получить запорожское войско, потому что король, сам как гость, пришедши на Украйну, исполнит все просимое, лишь бы только войско поскорее совокупилось и пришло бы к давнему братству. И если войско утеряет золотое время, то уже не скоро дождется такого и потом немало будет сожалеть о том. За всем этим просить войско дать скорейший ответ гетману Тетере, и будет ли то приятно пану кошевому атаману и всему при Коше товариству, или же будет неприятно добрым молодцам, просить отпускать по воле посланцев гетмана, потому что послов у разумных людей не секут и не рубят, так как посол подобен мешку: что в него положат, то он и несет, а более всего надо помнить о том, что когда бы то ни было, но нужно видеться обеим друг с другом сторонам [16].
    Письмо Тетери, проникнутое убеждением спасти погибающую от раздоров родину и искренним желанием ей всякого блага, не могло не иметь своего действия на запорожцев. Григорий Косагов, извещая о том в Москву, писал царю, что когда читали это письмо на раде, то половина запорожских козаков не хотела и слушать его, а половина обрадовалась ему. "И появились шатости въ Запорогахъ великие. Кошевой Иванъ Сирко чаетъ отъ того письма себЪ и мнЪ, твоему холопу, вмЪстЪ съ твоими великаго государя ратными людьми, всего худого. И кошевой бьетъ тЪбе, великому государю, челомъ, чтобъ ты, великій государь, пожаловалъ своею государскою милостью, велЪлъ прислать въ Запорожье войска совсЪмъ немного. Теперь изъ запорожского войска послали узнать, на основаніи письма Тетери, о сдачЪ козачьихъ городовъ; и если города сдадутся польскому королю, а къ запорожцамъ вскорЪ не придутъ на помощь ратные люди, то они сами сдадутся: великій страхъ у нихъ передъ крымскимъ ханомъ, ханъ же этой зимой непременно собирается съ козаками Тетери на Запорожье, чтобы взять запорожскую СЪчу. А СЪча у нихъ на полЪ и крЪпости около ней никакой нЪть, козаковъ же и ратныхъ людей въ ней всего около 400 человЪкъ". При всем этом кошевой Иван Сирко оставался верным царю: он велел задержать посланцев Тетери в Сичи, а письма их отослать к гетману Ивану Брюховецкому [17]. Но положение Сирка и Косагова чем далее, тем делалось затруднительнее. По крайней мере, Косагов, в это самое время писавший письмо своему отцу, уведомлял его, что он переживает самые трудные минуты и что, быть может, судьба не позволит и свидеться им: "Батюшка государь мой Иванъ Ивановичъ, здравствуй на многія лЪта, а меня помилуй, дай благословеніе и прости. Чаю, что пришло остатнее (время) ко мнЪ: если черкасскіе города сдадутся, такъ и Запорожье сдастся королю, и мнЪ съ Сиркомъ тутъ матъ; теперь бунтуютъ, на насъ советь совещаютъ съ обманомъ и если найдутъ нужнымъ, то могутъ отдать и насъ ляхамъ или татарамъ" [18].

Декабря 31 дня царь Алексей Михайлович отправил грамоту в Запорожье к Григорию Косагову и в ней прежде всего приказывал ему и кошевому Сирку уговаривать и укреплять всякими мерами и обнадеживать всякими милостями запорожских козаков; затем извещал, что ратными людьми наполнить Запорожье он уже приказал гетману Ивану Брюховецкому, о сыске и высылке беглых предписал князю Григврию Григорьевичу Ромадановскому, а об отправке хлеба в Запорожье послана грамота воеводе в Ахтырку [19].
    Но пока пришла эта царская грамота к кошевому Ивану Сирку я стряпчему Григорию Косагову, они уже совершили новый подвиг по время похода против татар. Полонянники, вышедшие из Крыма в Запорожье, принесли весть, что, вследствие просьбы польского короля Яна-Казимира, крымский хан хочет идти на соединение с королем, чтобы общими силами ударить на Украйну. Тогда Сирко с Косаговым и с калмыцким мурзой Эркет-Атуркаем, имевшим под рукой 100 человек калмыков, пошел под Перекоп, чтобы помешать хану в его походе и добыть языков. Союзники добрались в Куты, на стороне Перекопа, над Черным морем, разграбили там немало татарских селений, захватили несколько человек татар, отбили 100 человек русских и черкасских пленников. Тогда против запорожцев, калмыков и русских ратных людей вышел перекопский хан Карач-бей и напал на них. Союзники отступили от него на пространстве двух миль к речке Каланчаку. Тут кошевой Сирко и стряпчий Косагов устроили против татар из коней кош и открыли с неприятелями бой. Несмотря на то, что татар было 1 000 человек и ими предводительствовал знаменитый Карач-бей, несмотря на то, что у Сирка и Косагова было всего 90 человек запорожцев, 60 человек калмыков да 30 человек донцев, победа все-таки осталась за козаками. Убиты были Карач-бей, его брат, племянник, писарь, казнодар и все татары, кроме одного-единственного турчина Махмета. Калмыки не позволяли брать живыми татар и всех их старались колоть. Оставшийся в живых турчин сообщал Сирку, что польский король постоянно шлет крымскому хану посланцев и просит хана прислать ему орду на помощь; хан же отвечает ему, что за козаками, калмыками да ратными московскими людьми выйти ему из Крыма невозможно, в действительности же хан был испуган успехом запорожских козаков под Перекопом и смертью Карач-бея [20]. Вышедший из татарского плена в Запорожье князь Василий Борисович Шереметьев с рейтаром Иваном Калугиным подтвердил, что действительно хан так перепуган запорожцами, что даже отправил посланца своего к польскому королю с отказом ему в своей помощи. То же сообщали и другие беглецы и пойманные татары.
    Царь Алексей Михаилович, узнав о подвигах Сирка и Косагова, выразил им особою грамотою свою милость и обещал большие награды [21].
    Обезопасив Сичу со стороны нападения от татар, Сирко решил идти на запад к Бугу и Днестру для добывания языков. Оставив вместо себя в Сичи наказного кошевого Пилипчату [22] и стряпчего Григория Косагова, сам же, взяв несколько сот человек запорожцев и тридцать человек донцев, Сирко вышел из Сичи января 8 дня, 1664 года. План Сирка состоял в том, чтобы действовать в тылу у поляков и разъединить от них их сильных союзников татар: в главный же центр военных действий, Украйну левого берега Днепра, в помощь Брюховецкому, отправлен был запорожский ватаг Чугуй [23].
    Между тем. Левобережной Украйне и гетману Брюхавецкому грозила большая опасность от того, что в нее шел сам король Ян-Казимир с большим войском [24] из поляков, литовцев, татар и немцев. Дойдя до Приднепровского города Переяславского полка Воронкова, король стая переправляться здесь с правого берега Днепра на левый. Тут на него напал запорожский ватаг Чугуй и, причинив ему большую "шкоду", отступил назвд, поспешив к Брюховецкому [25]. От Воронкова король Ян-Казимир прошел на город Остер, а из Остра на Глухов. В это время гетман Брюховецкий, собрав войска и соединившись с князем Григорием Ромодановским, поспешил к Глухову и прибил туда января 30 дня. Результатом этого движения было поспешное отступление короля от Глухова и торжество гетмана. Поляки вместе с королем, те стерпевши козацкого штурма, ушли из-под Глухова в Новгород-Северск, под которым, при селе Пироговке, были настигнуты Брюжовецким и Ромодановскии и побиты ими.
    Разбив короля под Новгород-Северском, но не причинив никакого вреда Павлу Тетере, который опоздал своим прибытием к Глухову и тем избежал страшного погрома, гетман Брюховецкий решил сам внести войну своим противникам и двинулся с войском к столице Тетери городу Чигирину.

С таким же успехом действовал в тылу поляков и кошевой Иван Сирко. Уже вскоре после отхода Сирка из Сичи, а именно февраля 20 дня, Косагову и наказному атаману Пилипчате через некоторых выходцев из Брацлааского полка и полонянников Миргородского полка стало известно, что хан, устрашенный запорожцами и калмыками, решил в течение всей зимы не двигаться никуда из Крыма и что вся орда, вышедши из Крыма, стоит на этой стороне Перекопа я охраняет его от запорожцев и калмыков, а гетман Тетеря ушел с женой и детьми из Чигирина в Польшу: жители же козачьих городов Тетерина уряда побили жидов, а торговицкий полковник Степан Сулимка, по совету Сирка, взял пушки Тетери из Лысянки и пошел на ляхов. Воевода же Григорий Косагов все еще пока сидел в Запорожье и жаловался на отсутствие ратников, разбежавшихся от него по домам, и на невозможность через то чинить промыслы над изменниками [26].
    Сам Сирко о результатах своего похода за Буг и Днестр сообщил царю в следующем письме: "Божіею милостію великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичу, вашему царскому пресвЪтлому величеству нижайшій рабъ и вЪрный подданный Иванъ Сирко, атаманъ кошевой, съ войскомъ вашего царского величества запорожскимъ до ногъ престола вашего царскаго пресвЪтлаго величества челомъ бьетъ. Исполняя съ войскомъ запорожскимъ службу вашему царскому пресвЪтлому величеству, я, Иванъ Сирко, мЪсяца января 8 числа, изъ славного Коша запорожского пошелъ на двЪ рЪки, Бугъ и ДнЪстр, гд-ь божіею мидостію и предстательствомъ пресвятой Богородицы и вашимъ великого государя счастьемъ, напавъ на турецкія селенія вышe Тягина города, побил много бусурманъи великую добычу взяль... Оборотясь же изъ подъ турецкого города Тягина, пошелъ подъ черкасскіе города. Услыша же о моемъ Ивана Сирка, приходЪ, когда я еще съ войскомъ къ городу и не подошелъ горожане сами начали сЪчь и рубить жидовъ и поляковъ, а всЪ полки и посполитые, нретерпЪвшіе столько бЪдъ, неволю и мученія, начали сдаваться. Чреэъ насъ, Ивана Сирка, обращена вновь къ вашему царскому величеству вся Малая Россія, города надъ Бугомъ и за Бугомъ, а именно: Брацлавскій и Калницкій полки, Могилевъ, Рашковъ, Уманский певЪть, до самого ДнЪпра н ДнЪстра; безвинные люди (этихъ мЪстъ) обЪщались своими душами; держаться подъ крЪпкою рукою вашего царскаго пресвЪтлаго величества до тЪхъ поръ, пока души ихъ будуть въ тЪлахъ, и врагамъ креста Господня не поддаваться и не служить. И я, Иван Сирко, видя, что они приневолены къ подданству поляковъ изменникомъ гетманомъ, Юріем Хмельницкимъ и его совЪтниками, за такое ихъ обЪщаніе Богу и вашему царскому величеству, обЪщаю имъ твою валикаго государя милость и жалованье. Да будет, однако, извЪстно вамъ, великому государю, что для обороны людей, въ, особенности же крЪпкихъ городовъ, слЪдуетъ выслать ратныхъ людей; въ Брацлавъ, Умань, и Калникъ и в другіе подобные города, чтобы не пришел откуда-нибудь непріятедь и не завладЪлъ твоими великого государя городами. Данъ изъ Уманя, 13 марта, 1664 года [27]. но не причинив никакого вреда Павлу Тетере, который опоздал своим прибытием к Глухову и тем избежал страшного погрома, гетман Брюховецкий решил сам внести войну своим противникам и двинулся с войском к столице Тетери городу Чигирину.

Вслед за Сирком о результатах eгo похода сообщил царю и Грирорий Косагов: "Въ нынЪшнемъ государь, въ 1664 году, февраля в 3 день [28], кошевой Иванъ Сирко съ запорожскими козаками пошелъ къ ДнЪстру для добывания языковъ, а я, холопъ твой, послалъ съ нимъ рейтаръ и донскихъ козаковъ 30 человекъ. И марта, государь, в 22 день кошевой Иванъ Сирко писалъ къ наказному кошевому ПилипчатЪ и ко всему запорожскому войску и ко мнЪ, холопу твоему: его-де Ивановою вЪрною, службою заднЪпровскіе города поддались под твою великого, государя высокую руку, только-де один город Чигирид тебЪ великому государю не поддался. И онъ, Иванъ Сирко, пошелъ къ Чигирину и стоитъ, въ СмЪлой, въ пяти миляхъ отъ Чигирина, а къ войску запорожскому и ко мнЪ, холопу твоему, пишетъ, чтобы мы всЪ шли къ Чигирину жъ. И по его, государь, Иванову, письму войско, запорожское къ нему, Сирку, идетъ, и я, холопъ твой, съ твоими великаго государя ратными людьми пойду къ нему, Ивану". [29]
    Дополнением к этим сообщениям Сирка и его сподвижников может служить указание польского хрониста Ерлича, объясняющего, почему именно Сирку не сдались ни Белая Церковь, ни Чигирин. Ерлич рассказывает, что в это время бывший гетман Иван Виговский, давно покинувший Украйну и бежавший в Польшу, но разочаровавшийся в последней, вошел в сношение с полковником Сулимой [30] и внушил ему мысль поднять восстание против польских старост и шляхтичей в пользу московского царя [31]. Сулима соединился с некиим Варяницей и, надеясь на помощь Сирка, подошел к Белой Церкви февраля 24 дня, сделал нападение на гетмана Тетерю и польского полковника Маховского, находившихся в крепости, но был побит и прогнан от Белой Церкви: "Итакъ, Богъ попустилъ, что измЪнники (пишетъ полскій хронистъ) поторопились, не дождавшись Сирка, который также должен былъ подойти (къ Белой Церкви) сь нЪсколькими тысячами отборныхъ стрЪлковъ и уже подошелъ было къ Уманю и тамъ отдыхалъ, вышедши изъ мЪстечка Торговицы, расположенного надъ Бугомъ, сильно укрЪпленного валами и хорошо снабженного войскомъ и стрЪльбою" [32]. За это дело бывший гетман Иван Виговский был схвачен полковником Маховским и, несмотря на то, что состоял сенатором Речи Посполитой, немедленно (после десятичасового суда) расстрелян им. Преемник Виговского Брюховецкий универсалом, марта 23 дня, известил о гибели Виговского "за веру христианскую" [33].
    Марта 24 дня того же года посланцы Ивана Сирка, прибывшие к Григорию Косагову, дали новые сведения о действиях кошевого против Тетери и его союзников. Они сообщали, что Сирку сдался город Смелый (Смела) и что все города по правую сторону Днепра, кроме Чигирина и Белой Церкви, били челом государю; что Сирко стережет Тетерю у Ольховца [34]; что он очень нуждается в помощи и требует к себе Косагова [35].
    Косагов, получив все эти известия, немедленно послал к калмыцким тайшам просить у них помощи, потому что сам по-прежнему не имел рати и терпел большой недостаток в деньгах и съестных припасах. Только в конце месяца марта он двинулся в помощь Сирку, а после него, вследствие открывшегося в Запорожье морового поветрия в апреле месяце, вышел на Украйну и наказной кошевой атаман Сашко Туровец, очевидно сменивший собой наказного кошевого Пилипчату [36].
    Сам Брюховецкий, спустя несколько времени после глуховского дела, двинулся из Переяслава к Черкассам, откуда имел пройти к Чигирину, чтобы добыть там Тетерю с поляками. Но Тетеря, услыхав о движении Брюховецкого, забрав все войсковые скарбы и клейноты, оставленные Богданом Хмельницким и его преемниками, а также захватив стада и рогатый скот, ушел с женой из Чигирина в Брацлав и из Брацлава в Польшу, хотя, торопясь с отходом, оставил в Брацлаве все еще очень много денег и серебра.
    Между тем Брюховецкий, переправившись через Днепр у Сокирной, подступил, тотчас после праздника Христова Воскресения, на проводы, к Чигирину. Но в это время Тетеря уже успел собрать татар и призвать с 2000-ми человек конницы польского воеводу Стефана Чарнецкого. Тогда Брюховецкий, встретив сильное сопротивление под Чигирином, повернул назад, по пути сжег Черкассы и направился к городу Каневу, где у него был гарнизон [37].

Тем временем кошевой Сирко сошелся в городе Крылове с дружиною Григория Косагова и другими запорожцами под начальством наказного кошевого атамана Сашка Туровца и тут узнал о неудачных действиях Брюховецкого против чигиринцев. Весть эта заставила Сирка и Косагова подняться к городу Бужину, выше Крылова, но ниже Черкасс и Канева, где стоял Брюховецкий. Но тут на Сирка и Косагова напал Стефан Чарнецкий и между противниками произошел, апреля 7 дня, жестокий бой, во время которого польский вождь лишился многих своих воинов. После жаркой схватки с Чарнецким, Сирко на самый день праздника Пасхи ушел из Бужина в степь, а Чарнецкий, захватил Бужин и Субботов и сжег их; в последнем он выбросил из могил кости Богдана Хмельницкого и сына его Тимоша и сжег их на площади [38]. Тем временем Сирко, оставив Бужин, поднялся еще выше по правому берегу Днепра и успел без вреда для себя войти в город Черкассы. Чарнецкий последовал за отступавшими к Черкассам; он обложил город кругом и держал его в осаде в течение семи дней и ночей, с 7 по 13 апреля, и под конец должен был снять осаду и отступить. Сирко мужественно отбивался от польского полководца, и когда тот отступил от Черкасс, он ушел, вместе с Косаговым, в Смелу, на левом берегу Тясьмина, прямо на юг от реки Днепра. В это время к Чарнецкому и Тетере подоспели два татарских салтана, и когда союзники бросились к Смелой и стали осаждать там Сирка, но в долине Капустиной потерпели большой урон от запорожцев [39]. В этой схватке особенно плохо пришлось от Сирка татарам: они потеряли весь свой скарб и побежали назад в Крым, кто болотами, кто чернями. Разбив противников у Капустиной долины, Сирко письмом, мая 1 дня, известил о том гетмана Брюховецкого и послал ему взятого языка татарина [40]. [37].

Нужно думать, что к этому времени относится указание польского хрониста Ерлича о гибели брата Сирка, неизвестного по имени; поляки отрезали у убитого голову и, надев ее на хоругвь козацкую (onychze choragwiach), передали своему воеводе с другими пленниками из козаков Сирка [41]. Оставив Смелу, Сирко и Косагов повернули назад к Каменке. Из Каменки Косагов перешел на левую сторону Днепра, где имел соединиться с калмыками и полуполковником Христианом Гоголшихтом, ведшим из Белгорода, по просьбе Косагова и по приказу царя, 2000 человек ратных людей на Запорожье. Соединившись с калмыками и ратными московскими людьми, Сирко и Косагов, переправившись с левого берега Днепра на правый, пошли в Канев на помощь гетману Брюховецкому, но, не дошед до Канева, Косагов получил, мая 31 дня, под Миргородом, письмо от князя Ромодановского, который полуполковнику Гоголшихту в Канев идти не велел. "А гетманъ стоитъ въ КаневЪ, а войска съ нимъ, государь, немного. А запорожскіе, государь, козаки съ кошевымъ Сащкомъ Туровцомъ и твои великого государя русские люди моего полка съ маіоромъ Михайломъ Свиньинымъ вошли въ Умань въ цЪлости и ныне стоять въ УманЪ. А войско запорожское, что при СашкЪ, и козаки, что при гетманЪ въ заднЪпровскихъ городахъ, и мЪщане и чернь всЪ ожидаютъ ратныхъ русскихъ людей и калмыковъ на помощь; а съ ляхами и съ ордою и съ измЪнникомъ Тетерею и съ его козаками бьются и города укрЪпляютъ, ожидая отъ тебя обороны. И говорять, коэаки и чернь, что если къ нимъ ратныхъ людей не будетъ то имъ самимъ противъ ляховъ и орды не устоять И я, холопъ твой, слыша то и желая тебЪ службишку свою показать и заднЪпровскихъ людей утвердить, поЪхалъ было къ воЪводе в БЪлгородъ просить его о томъ, чтобы онъ позволилъ Гоголшихту съ полкомъ къ ДнЪпру идти. И іюня 2 дня пріЪхалъ я въ Ахтырку, но воевода Лука Ляпуновъ выслалъ меня изъ города и на дворЪ стать не позволилъ, указывая на то, будто бы я прибылъ изъ мора; а въ полкахъ за ДнЪпромъ и в запорожскомъ полку, где я нахожусь съ ратными людьми, божіею милостью, все здорово; а что въ Запорогахъ объявилось моровое повЪтріе, о томъ я къ тебЪ, великому государю, изъ Запорожья писалъ и съ твоими ратными людьми изъ СЪчи вышелъ въ целости. И того жъ числа поЪхалъ я в черкасскіе города, а къ окольничьему въ БЪлгородъ не поехалъ, и стану я въ черкасскихъ городахъ дожидаться калмыковъ; и если калмыки вскорЪ не придутъ, то я буду промышлять о томъ, чтобы проЪхать къ Уманю в полкъ, а въ полку моемъ всего 180 человЪкъ, да и то бедны, наги, босы и пЪши, полные же и конные разбЪжались по домамъ, и я о бЪглыхъ писалъ много разъ къ воеводъ, но по 3 число не высланъ ни одинъ человекъ; вели, государь, о прибавкЪ ратныхъ людей и о беглецахъ учинить указъ". В ответ на это письмо Косагов получил для раздачи ратным людям 786 рублей, 16 алтын и 4 деньги, кроме того 131 портищ анбургских, 69 портищ летчины, да 200 портищ сукна [42]. Таким образом положение Сирка и Косагова было более чем затруднительно. Но теснее всех приходилось наказному кошевому атаману Сашку Туровцу, сидевшему в городе Умане. Ему угрожали Павел Тетеря и Стефан Чарнецкий. Тетеря, взяв половину татар у Чарнецкого, пошел к Уманю и Днестру, чтобы воспрепятствовать жителям уманского и брацлавского полков собрать хлеб в поле за то, что они поддались московскому царю. В это же время он отправил "прелестные письма" Сашку Туровцу и Остапу Гоголю, брацлавскому полковнику, склоняя их к польскому королю. На тех "прелестных" письмах изображены были крест Спасителя и лик пресвятой Богородицы с младенцем в знак того, что всем перешедшим на сторону короля, не будет причинено никакого зла именем Христа и Богоматери [43]. Но Сашко Туровец пребывал верным московскому царю, жители Уманя также не изменили царю; однако опасаясь нападения со стороны поляков и татар, они с нетерпением ждали к себе калмыков и русских ратных людей, без помощи которых боялись, что не устоят против своих врагов. Туровец со дня на день ожидал к себе польского воеводу Чарнецкого с его союзниками. Но Чарнецкий пока занят был Каневом, где сидел гетман Брюховецкий. Польский воевода несколько раз с 22 числа, осаждал, вместе с коронным хорунжим Собеским, полковником Маховским и гетманом Тетерей, город Канев и несколько раз отступал от него и под конец должен был совсем покинуть его. Июня 2 дня, оставив под Каневом небольшое число конных людей, Чарнецкий пошел к Корсуню и от Корсуня намеревался идти к Лысянке, а Павел Тетеря двинулся к Белой Церкви. Лысянка привлекала Чарнецкого потому, что в ней стояли два полковника гетмана Брюховецкого, захватившие здесь обоз племянника Чарнецкого. Чарнецкий-племянник послан был своим дядей с поляками и татарами на Умань против Сашка Туровца и, спеша исполнить приказание дяди, оставил свои обозы и войсковые деньги в Лысянке, а сам двинулся к Уманю. Но тут на оставленные поляками запасы и деньги напали полковники гетмана Брюховецкого Шульга и Стреля, побили поляков, забирали обозы и сами засели в Лысянке. Поэтому-то Стефан Чарнецкий и взял намерение идти к Лысянке; от Лысянки он предполагал ударить на Сашка Туровца в Умане [44]. Это было в самом начале июня месяца, и чем кончилось намерение Чарнецкого, в точности неизвестно, хотя в отписке московского воеводы Федора Протасьева около этого же времени к царю говорится, что польские жолнеры отказались идти под Лысянку, прося у Чарнецкого прежде всего денежной платы [45]. Вероятно, ни Лысянка, ни Умань не были взяты Чарнецким; оттого июня 26 дня Павел Тетеря послал из Белой Церкви в Умань к наказному кошевому Сашку Туровцу двух козаков, Деркача и Ярошенка, с собственными листами; но Туровец гетманские листы взял, а козаков в Киев к гетману Брюховецкому отослал. Сам Чарнецкий в это же время стоял под Корсунем в таборе [46].

Между тем, Григорий Косагов, вернувшись из Белгорода, пришел в Канев, где стоял Брюховецкий, и нашел там кошевого Сирка; при Сирке были, кроме запорожцев, и калмыки. Июня 20 числа гетман Брюховецкий отправил из Канева Сирка и Косагова с козаками, ратными московскими людьми и калмыками в Корсунь для промысла над крымскими и ногайскими татарами и поляками. Идя степью, Сирко я Косагов неожиданно наткнулись, под местечком Городищем, в 25 верстах от Корсуня, на татар, шедших из Крыма, по найму, в помощь воеводе Чарнецкому. Счастьем и промыслом Сирка, как писал в Москву Косагов, эти татары были частью побиты, частью забраны в плен, а частью прогнаны назад в Крым; один татарин, в качестве языка, отправлен был к гетману, а от гетмана — в Москву. После этого Сирко взял направление на Медведовку и через нее прошел в Чигирин, где захватил скарб Тетери [47]. Взяв скарб Тетери, Сирко и Косагов пошли в Умань для того, чтобы привести к Брюховецкому поднестрянских полковников, уманского, брацлавского и кальницкого, объявивших себя подданными московского царя, и вместе с ними и гетманом идти к Корсуню против Чарнецкого. Ниже Уманя Сирко встретил татар, шедших на помощь Чарнецкому, побил их, сына салтанова взял в плен. В Брацлаве Сирко взял оставленные Тетерей деньги и серебро и после этого, соединившись с полковниками, объявившими себя подданными московского царя, повернул назад к Корсуню, где стоял воевода Чарнецкий со своим табором [48].
    Стоя на Терехтемировском перевозе, Чарнецкий хотел было послать на левую сторону Днепра половину своего и татарского войска, но татары отказали ему в том, потому что на левой стороне Днепра, во многих городах, стояли московские воеводы, а также калмыки и козаки с кошевым атаманом Сирком. Татары уже раньше того, во время схваток Брюховецкого с Чарнецким, высказывали желание помириться с гетманом. К тому же, самого Чарнецкого польский король стал отзывать в Литву, но Чарнецкий пока упорствовал, говоря, что он, не учиня промысла на Украйне, не уйдет к королю [49]. Тем не менее, после этого Чарнецкий, оставив в Корсуне семь хоругвей [50] поляков и польских татар, сам поднялся поближе к польским границам и расположился сперва в Белой Церкви, имея при себе одну хоругвь конницы да две тысячи человек пехоты, а потом, вышед оттуда вместе с Тетерей, стал около Брацлава [51].
    Лишившись помощи со стороны крымских татар, Чарнецкий из Брацлава отправился тайно, с несколькими всадниками, к буджацким татарам и убедил их прислать ему 20000 человек войска. Этим обстоятельством воспользовался противник Чарнецкого Сирко: он атаковал часть отряда Маховского и самого полковника запер в Городище. Но Маховскому во-время подали помощь поляки, возвращавшиеся из московского похода, и Сирко принужден был отступить к Торговице [52].
    Царь, узнав об отходе Сирка далеко за Днепр, написал ему письмо, чтобы он соединился с Брюховецким, стоявшим в Каневе, и действовал бы с ним заодно против врагов. Но на это требование Сирко отвечал царю собственным письмом, в котором говорил, что он готов, сколько Бог всемогущий подаст ему помощи, радеть для государя, но к гетману двинется только тогда, когда отступят неприятели, татары и лихи, ежедневно докучающие около украинских городов.
    В отсутствие Сирка приходили "легкимъ дЪломъ небольшіе люди" татар. Они переправились через Днепр под Бужиным, прискакали под Лубны и Миргород. Брюховецкий, услышав о том, выслал против них из Канева полковника Ермоленка, и татары побежали назад. Августа 6 числа они снова перевозились на обратном пути у Бужина через Днепр. В это время плыли вверх по Днепру своими судами запорожские козаки и, увидя татар, сделали с ними бой, во время боя многих побили и потопили, трех человек взяли в плен и отправили их, в качестве языков, к гетману Брюховецкому. Недобитые татары бежали к Павлу Тетере и Стефану Чарнецкому [53].
    Между тем Сирко, оставив Торговицу и усилившись калмыками, прошел полями, минуя ляхов, в Белогородчину на Буджак, разгромил там несколько татарских селений и повернул назад. Но в это время, под Гараджиным, на него напал полковник Маховский [54] с татарами, отделившийся от Чарнецкого, и разбил калмыков; вместе с калмыками погибло и несколько козаков. Сам Сирко с остатком войска спасся и ушел в Запорожье и там остался на долгое время [55]. Вероятно, в это именно время, к нему прибыл, посланный с Дона, козак Максим Щербак с листом и калмыками, но Сирко не принял листа, а послал его с тем же Щербаком и калмыками в Канев к гетману [56].

Тем временем Григорий Косагов, покинутый Сирком, понес поражение от поляков, августа 1 дня, вблизи Корсуня, куда его послал гетман Брюховецкий, по-прежнему стоявший в Каневе и никуда не двигавшийся. Потерпев поражение, Григорий Косагов занес жалобу в Москву на недостаток войска и продовольствия; его жалобу поддержал и Сирко. Тогда из Москвы сделан, был запрос гетману Брюховецкому о продовольствии козаков и русских ратников. На тот запрос гетман Брюховецкий отвечал, что хлебный запас он аккуратно раздал московским ратникам и запорожским козакам в Каневе, Переяславе, Запорожье и Кодаке, но что московские ратные люди, получив хлебный запас, продали его и сами разбежались вон от службы. Что же касается запорожцев, то они должны быть довольны гетманом, в особенности их кошевой атаман Иван Сирко: "видитъ Богъ, что онъ отъ меня и отъ войска был сытъ; кромЪ другихъ знатныхъ даровъ, я далъ было ему мельницу и домъ съ засЪвками, также и брату его мельница дана была; не вЪдаю, чего еще отъ меня хотЪлъ; бесчестья и обиды от меня никакой нЪт" [57].
    Также печально было положение и третьего союзника Москвы, наказного кошевого атамана Сашка Туровца, все еще стоявшего в Умани.
    Сентября 2 дня Сашко Туровец отправил Ивану Брюховецкому посланца Гаркушу и через него сообщил гетману, что если он не пришлет ему в Умань помощи, то город изменит царю, потому что в нем очень мало осталось запорожских казаков. С Туровцом стоял и майор Михаило Свиньин, у которого было всего лишь 100 человек ратников. Но и сам гетман располагал таким малым числом войска, что подать помощи Туровцу не мог [58].
    В начале сентября месяца стало известно" что Павел Тетеря заручился союзником, брацлавским полковником Остапом Гоголем, вновь предавшимся заднепровскому гетману; что Ставища терпели осаду от Чарнецкого и татар и просили помощи у Сашка Туровца, а Сашко Туровец ждал помощи от Косагова. Сам Косагов в это время стоял в Каневе к жаловался царю на свое бедственное положение: он писал о побегах от него ратных людей, как русских, так и слободско-украинских [59]; из них некоторые, забрав жалованье и хлеб, бежали еще из Сичи, другие уже из Канева. Жаловался он по-прежнему и на недостаток продовольственных запасов: посланный им в Ахтырку за хлебом, рейтар Сукачев за одну осмачку муки платил 13 алтын и 3 деньги, да и то мука та не доставлена в Запорожье [60]. Несмотря на все это, царь, понимая, насколько опасно положение Уманя, приказал Григорию Косагову идти в помощь Туровцу. Косагов, октября 21 дня, двинулся к Уманю, но Чарнецкий и Тетеря, узнав о том, не допустили его до Уманя, напади на него в Медведовке и продержали в осаде в течение четырех недель, делая "жестокие приступы" к местечку. После этого Чарнецкий и Тетеря, видя урон в своих людях, от Медведовки и Лысянки отступили, а Косагов двинулся к Каневу, но на дороге, декабря 12 дня, под Староборьем сошелся с изменниками корсунскими черкассами и поляками и побил их, после чего пришел в Канев; в Каневе он сдал всех ратных людей воеводе Федору Протасьеву, а сам уехал в Белгород [61].
    После отъезда Косагова в Белгород положение запорожцев и ратных московских людей в Умане стало совсем безнадежным. Тогда на выручку их гетман Брюховецкий послал двух полковников, Андрея Богомаза и Ивана Чепеля с двумя пушками и двумя бочками пороху. Богомаз и Чепель, прибыв в Умань, нашли, однако, город уже свободным от врагов, так как последние, прослышав о движении козацкого отряда, посланного Брюховецким, бежали. Жители Уманя сдали город пришедшим полковникам, и последние освободили запорожцев и московских ратных людей из тюрьмы, где они сидели, закованные в кандалах. Освободив Умань, Богомаз и Чепель ушли далее против поляков [62].

И в походе под Умань, и в деле под Медведовкой и Староборьем Косагов действовал один без кошевого Сирка. Очевидно, Сирко, вернувшись из-под Гараджина в Сичь, все время оставался в Запорожье: он был недоволен на гетмана Брюховецкого и поэтому самому сидел в Сичи. Раздор у Сирка с Брюховецким произошел, по-видимому, из-за того, что гетман вступил в сношения с крымским ханом, не предупредив о том кошевого. В октябре месяце Сирко из Запорожья ездил в Белгород и объявил воеводе города, князю Борису Репнину-Оболенскому, что перед его отъездом из Сичи прибыли туда одни, а потом и другие посланцы гетмана Брюховецкого, ехавшие через Запорожье в Крым с листами и с предложением мира от гетмана хану. Запорожцы первых посланцев отпустили в Крым, а вторых воротили назад к гетману. Из Белгорода Сирко вернулся в Харьков, и князь Репнин немедленно сообщил о том царю. Царь особой грамотой велел Репнину объявить Сирку, что гетман сносился с Крымом не без повеления государя и приказал внушить кошевому, чтобы он вернулся в Запороги и служил бы по-прежнему государю, промышляя, сколько Бог поможет, над неприятелями, а жену бы свою оставил, где захочет, в одном из городов великого государя. Репнин сообщил содержание грамоты Сирку и просил его приехать вновь в Белгород. Сирко лично к князю не поехал, а вместо себя отправил ему письмо, в котором писал, что из Запорожья в Харьков к нему прибыло сорок семь человек козаков и сообщили ему о грозящей беде черкасским городам со стороны турок и татар: в первых числах ноября перед выездом посланцев из Сичи запорожские козаки захватили на Днепре и взяли в полон несколько человек турок и волохов, выехавших из города Аслама на четырех судах, в каждом судне по тридцати человек, для добычи на реку; тридцать человек из пленных козаки оставили на Запорожье, а трех отправили к гетману Брюховецкому. В распросе пленные турки показали, что турецкий султан помирился на семь лет с германским цесарем, и белогородские татары, в числе 5 000 человек, пошли в заднепровские черкасские города. Декабря 10 дня Сирко, наконец, приехал и сам в Белгород из Харькова. Явившись к князю Репнину-Оболенскому, он объявил, что служить великому государю готов, но только ехать ему без государева листа и указа в Запорожье нельзя; только получив государев лист, он может вернуться назад, да и то тотчас нужно объявить о том, что ссылка Брюховецкого с ханом сделана по государеву указу; без государева же листа запорожские козаки или его убьют, или в Крым к хану отошлют; самого гетмана также нужно известить о том, что Сирко едет в Запорожье по воле царя [63].
    Успокаивая Сирка, царь Алексей Михайлович вместе с тем успокаивал и гетмана Брюховецкого: Брюховецкому велено было сказать, что его посланцев, отправленных через Запорожье в Крым, запорожцы не пропустили по своему неведению: "Запорожцы учинили то нЪвЪденіемъ, потому что имъ великого государя указъ невЪдомъ былъ, и онъ бы, гетманъ, того себЪ ни въ какое сомнЪніе не ставилъ" [64].
    Несмотря на все убеждения со стороны князя Репнина-Оболенского вернуться в Сичь и по-прежнему служить царю, Сирко остался непреклонен, и если вернулся из Белгорода, то вернулся, как можно думать, в Харьков, а не в Запорожье.
    В Запорожье в то время был кошевым атаманом Иван Щербина. В начале месяца ноября он написал письмо Ивану Брюховецкому и отправил его к гетману через товарищей Сушковского, Гулака, Мартына и Ромашку. В этом письме Щербина прежде всего извещал гетмана о взятии запорожцами "мечом" несколько человек ушкал и об отправке двух из них к гетману в качестве языков; потом просил гетмана доставить в Сичь смолы, железа и полотна для сооружения речных стругов, для чего у многих уже и дерево заготовлено и что все единомысленно дожидают, чтобы, по истечении зимы, приняться за сооружение судов; далее кошевой просил гетмана, ввиду отсутствия в войсковой казне пороха и ввиду замыслов неприятеля достать "вЪчную столицу" запорожскую, прислать на зиму в Сичь запас пороху; кроме того, просил прислать в сичевую Покровскую церковь триодь постную, апостол и кадильницу, потому что церковь сичевая сгорела и из нее не успели ничего выхватить, отчего ни теперь, ни в предстоящий великий пост не по чем будет и службу править; на особом листочке Иван Щербина, через своего приятеля и товарища, просил еще гетмана, если возможно, привезти "с той стороны" Днепра жену кошевого, за что обещал служить гетману за его милость. Письмо писано ноября 8 дня, 1664 года, с Коша на Волынке [65]. 

Гетман, получивши письмо кошевого Щербины, немедленно послал в Сичь несколько кусков полотна на паруса. Но к большому сожалению запорожцев, это полотно истреблено было пожаром и тогда они отправили посланцев через гетмана в Москву с просьбой выслать им тысячу штук полотен и сотню бердышей, которые нужны были на морские суда. Отпуская от себя запорожских посланцев в Москву в половине января 1665 года, гетман дал им подробную "информацию", что и как говорить перед царем. В этой информации было сказано что низовые козаки готовят морские суда, а подошвы для тех судов приказал изготовить сам гетман, что запорожцы не гуляли даром, а разбили на воде, у урочища Носоковки, несколько турецких судов, высланных из городка Тавани под Сичь, и взяли в плен 60 человек турок, из коих трех отправили из Коша в Канев для свидетельства верной царскому величеству службы. На просьбу запорожцев и на представление о них со стороны гетмана царь приказал полотна послать из разряда, если они не посланы, в малороссийские города, а бердыши — из Москвы, а за подвиги запорожцев похвалить их через гетмана [66].
    Дружелюбные отношения запорожских козаков к гетману неожиданно перешли во враждебные, и в этом случае виновником открывшейся вражды был сам Брюховецкий. Брюховецкий, извещая царя о подвигах запорожских козаков, вместе с этим высказал мысль о посылке в Запорожье, в виде постоянных управителей, московских воевод; для опыта, он советовал прежде всего послать воеводу в город Кодак. Эту меру, т.е. назначение московских воевод, он хотел применить и во всей Малороссии с целью усилить и укрепить через них гетманскую власть. Царь вполне одобрил эту меру, и в Запорожье отправлен был думный дворянин Яков Тимофеевич Хитрово [67].
    Известие об этом встречено было в Запорожье с открытым негодованием, и когда туда прибыл вновь посланный для войны с татарами и поляками Григорий Косагов, то он встречен был враждебно низовым войском. В марте месяце 1665 года Косагов писал письмо из Запорожья гетману Брюховецкому и в нем представил картину хаотического состояния Запорожья и свое отчаянное положение среди запорожцев. "Уже раньше этого я писалъ къ тебЪ, государю моему, о настроеніи запорожскомъ, о противности запорожцевъ къ тебЪ и о нелюбви ихъ къ ратнымъ великаго государя людямъ. И нынЪ, государь, все по-прежнему; живу я здЪсь, не зная въ качествЪ чего, невольника или подзорца: вЪстей, которые къ нимъ приходятъ, мнЪ не объявляютъ никакихъ, ни о чемъ со мною о промысле неприятельскомъ не совЪтуются и ходить добрымъ людямъ, которые вЪрно служатъ великому государю и хотять видеть твою милость, не позволяютъ. Если не вЪришь мнЪ, то изволь о всемъ томъ расспросить Павла Рябуху и особо товарища его Павляка... Начало, государь, недоброе: первЪе всего запорожцы скинули съ кошевства Шкуру за то, что онъ приходилъ ко мнЪ и къ воеводЪ Якову Тимофеевичу Хитрово и совЪтовался съ нами о томъ, какъ строить дЪло государя, а также и за то, что калмыкъ не допустилъ громить. А на Шкурино мЪсто заднЪпряне выбрали было злохитрого Ивана Курилова, всЪми единодушно похваляемого на радЪ за то, что онъ когда-то громилъ казну великаго государя. Но полтавцы и иные тЪхъ городовъ козаки устояли и выбрали... [68] Но ему заказано ко мнЪ ходить и знаться со мной. Другое вотъ что: лаяли Павла Рябуху за то, что онъ казны государевой, посланныхъ въ Крымъ къ хану соболей съ подъячимъ и толмачами, не громилъ: о томъ онъ и самъ скажетъ тебе, государю моему, если спросишь. Третье, следующее: послали запорожцы на Кодакъ козаковъ и не велЪли пускать въ него великаго государя московскихъ людей для того, чтобъ заднЪпровскимъ измънникамъ, черкасцамъ, крыловцамъ и другимъ, которымъ безъ ДнЪпра быть нельзя, дорога была чиста ДнЪпромъ. Боюсь, государь, чтобы изменники не были впущены въ Кодакъ, замыслами злохитрыхъ людей. Сами кодачане присылали кь войску съ жалобой на недостатокъ борошна (хлЪба) у нихъ и съ заявленіемъ, что если ты выкажешь имъ гнЪвъ и не пришлешь имъ борошна в Кодакъ, они покинуть его... Марта 1 дня пришелъ в СЪчу изъ Перекопа Бутъ житель Нового-Константинова, но ко мнЪ его для разузнанія вестей не прислали и что он говорилъ, мнЪ знать не дали. Но марта 2 дня любовью добрыхъ людей я свидЪлся съ темъ Бутомъ и онъ мнЪ сказалъ, что пять недЪль назадъ орда, въ немаломъ чнслЪ пошла на Русь... Илько Волошенинъ, идя изъ полона, видЪл ту орду на реке Ингульце. Да тотъ же Бутъ говорилъ, что ногай съ улусами выпущенъ изъ Крыма кочевать въ поле и, по однимъ, пошелъ подлЪ Гнилого (Азовскаго) моря, а по другимъ подлЪ Чернаго на СтрЪлицЪ и весною хотятъ идти на нихъ. И я не знаю, какъ мнЪ быть; слыша ихъ дурные похвальбы, опасаясь съ ними (запорожцами) идти, людей же ратныхъ при мнЪ немного, въ походъ съ малымъ числомъ идти опасно, въ городкахъ оставить малое число тоже худо. Былъ у меня небольшой умишка, государь, а нынЪ и тоть пропалъ отъ большихъ и бссиорядочныхъ бЪдствій. Умилостивись, государь мой, и хотя письмами прикажи веселить ратныхъ людей московского государя, чтобъ они не вопили; и о прибавкЪ ратныхъ людей изволь къ боярину князю Борису Александровичу РЪпнину въ Белгородъ отписать; къ тому жъ ему и указъ великаго государя посланъ съ приказаніем выслать въ Запороги бЪглыхъ людей, и отъ боярина съ тремя посыльщиками послано около 300 чЪловекъ ратныхъ людей, но отъ нихъ только одни писанныя на бумагЪ, имена дошли, а людей Богъ дасть, — съ дороги, говорятъ, разбЪжались все, а на Запорогахъ большая надобность, государь, въ ратныхъ людяхъ" [69]. 

И точно, в Запорожье ощущалась большая нужда в ратных людях: с одной стороны угрожала большая опасность городу Кодаку, где сидел московский воевода и на который делали нападение, грабя рыбные снасти и тайно в него входя, черкассцы, отправлявшиеся за добычей на пороги Днепра; с другой стороны, большая опасность была и самой Украйне от татар, которые, вышед из своих степей, бросились на речку Самарь и хотели что-нибудь отхватить от городов, которые над Ворсклой рекой [70].
    Всему горю мог бы помочь мужественный и в военных делах опытный Иван Сирко, но он по-прежнему отстранялся от дел и в конце месяца апреля, 1665 года, явился к князю Репнину-Оболенскому с просьбой о дозволении пропустить его зачем-то в Москву [71].
    На слезную просьбу Косагова царь приказал Брюховецкому отделить несколько ратных людей воеводы Федора Протасьева и послать их с полковником Силой Петровичем в Запорожье. Но против этого взмолился гетман Брюховецкий, просивший много раз помощи себе из Москвы против татар и ляхов [72].
    И просьбы Брюховецкого были небезосновательны: враги московского царя поднимались отовсюду, а отражать их было некому. Так, в это время выступил на сцену новый противник Москвы, полковник Степан Опара. Июня 11 дня 1665 года с двумя полками заднепровских козаков да с татарами он подступил к Уманю, взял его в свои руки, запугав жителей города именем татар, и всех бывших в нем еще с прошлого года ратных московских людей с майором Михаилом Свиньиным в плен побрал и под караул отдал, а иных и вовсе побил [73].
    Но с июня же месяца такое положение дел стало изменяться к лучшему: в это время запорожцы и калмыки (последние в числе 10000 человек) выищи из Сичн и ударились под Перекоп и побили там около 10000 татар, после чего собирались идти в помощь гетману; в то же время пришел, царский приказ князю Репнину-Оболенскому отпустить, из Белгорода в полк двум тысячам пятистам человекам Григория Косагова и отвезти в липах в Запорожье для запаса хлебных продовольствий по чети на человека [74].
    В начале августа в Сичи оказался уже и сам Сирко; при нем было несколько тысяч человек калмыков. Гетман Брюхоаецкий, стоявший в это время в Гадяче, отправил в Запорожье посланца за калмыками, приглашая их идти к Гадячу. Калмыки сперва послушались было гетмана, но потом, оставшись недовольными на него, вернулись в Сичь и оттуда вместе с Сирком и запорожцами, ходили на татар. "А то задля того гнЪвъ узяли, же (что) гетманъ Бруховецкий самъ зъ ними не пойшолъ на войну" [75].
     

Все статьи, поданные Брюховецшш в Москве, подписаны были приехавшими с ним старшинами и полковниками, между коими было и три лица от запорожских козаков. "Великаго государя, его царскаго пресвЪтлаго величества, вЪрнаго низового кошевого запорожскаго войска, вместо Ивана Лященка, Горбаня и Мартына Горба, письма не умЪющихъ, по ихъ прошенію, на сихъ подтвержденныхъ статьяхъ, и ихъ же, товарищъ куренный Захарко Андреевъ руку свою властную приложилъ" [6].
    В отсутствии Брюховецкого, заменявший его обязанности наказный гетман, переяславский полковник Данило Ермоленко, получил известие о затруднительном положении гетманских козаков, отправленных раньше того, в виде залоги, в крепость Кодак. Ввиду предстоящего зимнего времени и ввиду того, что все войско, находящееся в крепости, и голо, и босо, полковник крепости Кодака Харько Кривой просил наказного гетмана прислать ему борошна, шуб, сапог, шапок, холста и несколько десятков бочек пороху, чтоб было достаточно на зимнее время. Ермоленко мог только выдать борошно и шубы просителю, но об остальном донес Брюховецкому и просил его сделать скорейшее распоряжение о том, чтобы войско не разбежалось из Кодака [7].
    О самих запорожцах Ермоленко сообщил, что они в составе всего войска с табором, пехотою и народом, под начальством Сирка. Косагова и Хитрово, ходили в поля, на Куяльники, за реку Буг и оттуда возвратились в целости, собираясь снова идти под турецкие городки. О подвигах запорожцев было доложено царю, в конце октября месяца 1665 года в Запорожье послан был стряпчий Иван Образцов с запасами [8].
    Но вместе с добрыми вестями Данила Ермоленко доносил Брюховецкому и вести, весьма неприятные гетману. Так, в это время объявился на Украйне бывший запорожский козак, потом овручский полковник Демьян Децик или Дацко; сперва ои действовал за Брюховецкого, сражаясь против Дорошенка, татар и поляков под Белою Церковью и Мотовиловкой, а потом бросил свой полк под Киевом, ушел к наказному гетману Данилу Ермоленку в Переяслав; после этого он объявил себя гетманом Малороссии, в противность Брюховецкому и был признан в зтом звании некоторым числом малороссийских и запорожских, козаков [9].
    Но этого было мало: в то же время получена была от Ермоленка и другая весть, о появлении в заднепровской Украйне Петра Дорошенка, бывшего черкасского полковника, занявшего место Павла Тетери. Последний, убедившись в том, что он не сможет отстоять ни собственного гетманства, ни Правобережвой Украйны, добровольно удалился в Польшу, захватив с собой, все свое имущество. Дорошенко выбран был на гетманство на самый Покров пресвятой Богородицы и немедленно сообщил о том через письмо запорожским козакам. В письме запорожцам Дорошенко просил низовых рыцарей об утвержденки его на гетмавстве, о снисхождении и приязни к нему, какую они оказывали "славнопокойному" Богдану Хмельницкому. На то письмо запорожцы с атаманом Иваном Величком-Босовским отвечали Дорошенку, что они готовы оказывать ему дружбу и признать его гетманом, но только тогда, когда он будет избегать "душевредной лиги", к которой стремились три "умомрачные" предшественника Дорошенка. [10].
    Представляя свои требования Дорошенку, запорожские козаки вовсе не знали ни его характера, ни его политическил идеалов, ни его истинных чувств к родине. Дорошенко был, бесспорно, человек выдающихся способностей и горячий патриот, чуждый самолюбия и партийных интересов. Это единственный, кроме Павла Тетери, из всех гетманов, который, стоял выше личных и сословных интересов и желал служить с пользой родине, спасти ее от внутренних раздоров и поставить на путь политической автономии. Но он искал для того совершенно других средств, нежели запорожские козаки, и выступил с совершенно новыми мыслями, нежели все его предшественники: объявив себя гетманом обеих сторон Днепра, Дорошенко решил отдать всю Украйну под власть турецкого султана, эаключить с ним по этому поводу формальный договор [11]. Он видел, что Польша не дала счастья Украйне, но в то же время он предвидел, что и от Москвы Украйне не ждать поблажки: он полагал, что в конце концов, малороссы, имеющие одну веру и почти один и тот же язык с русскими, потеряют и тень своей политической независимости и сольются безраздельно с великороссами. Поэтому, если отдаться вместо московского царя турецкому султану, то, при разности языка и веры, можно рассчитывать, что Украйна всегда сохранит свою самостоятельность. В этом-то Дорошенко и разошелся с запорожцами, не меньше его любившими свою родину, но видевшими залог для своей свободы, как и вся украинская масса, в русском царе.

В отсутствии Брюховецкого Дорошенко успел одолеть своего противника, назвавшегося гетманом правой стороны Днепра, Степана Опару. Опара, собрав около себя партию людей и войско, стал действовать против Дорошенка и его союзников, татар. Сторонники Опары пытались призвать к себе на помощь реестровых козаков, но те отказали им и сообщили о том крымскому султану, стоявшему в то время с ордой под Черным лесом. Султан, кроме того, перехватил письма, которые писал Опара со своими сторонниками Ивану Сирку и брацлавскому полковнику Василию Дрозду, враждебно настроенным против Дорошенка и татар и державшимся стороны московского царя. В этих письмах Опара и его сторонники приглашали Сирка и Дрозда соединиться вместе и ударить на татар, а после боя идти к Белой Церкви и другим замкам, где у поляков оставлены были одни только залоги с немцами и жолнерами, и снести и разрушить их. Но крымский султан, перехватив письма и не подавая вида о том, что он узнал из них, написал Опаре и его сторонникам письмо и просил их приехать к нему для совета, обороны и целости войсковой. Когда же Опара приехал со своими сторонниками, то султан, показав их "измену" (полякам и татарам), велел их взять под стражу. Дорошенко выкупил Опару у татар и отправил его, скованного за шею и за ноги железными цепями, сперва в Белую Церковь, а оттуда сентября 28 дня через Дубно в Варшаву к королю, где он и был казнен [12]. После этого-то вместо казненного Опары и выбран был гетманом правой стороны Днепра Петро Дорошенко.
    Расходясь в одном, запорожцы и Дорошенко сходились чувствами в другом, а именно в искренней ненависти к Брюховецкому, манившему русского царя и жадно простиравшему свои взоры к польскому королю. Заменявший Брюховецкого наказный гетман Данило Ермоленко, узнавши о сношениях запорожцев с Дорошенком, сообщил о том Брюховецкому и, получив от него по этому поводу лист, отправил его вместе с собственным запорожцам в Сичь. В собственном листе он убеждал низовых козаков не верить еретикам и не сдаваться на их прелести [13].
    Возвратившись на Украйну, гетман Брюховецкий был встречен здесь единодушною ненавистью со стороны простых козаков, украинской массы, всего духовенства, в частности бывшего друга, но теперь злейшего врага его, епископа Мефодия, и в особенности запорожских козаков. Заодно с Брюховецким объявлена была вражда и русским.
    Февраля 6 дня Григорий Косагов извещал царя, что в Запорожье жить ратным людям небезопасно и что в самой Сичи оттого осталось всего лишь 500 человек за разъездом всех остальных. Известие Косагова подтверждал киевский воевода Петр Васильевич Шереметьев. Он писал царю, что запорожцы ратных московских людей не любят, говоря, будто, по их милости, войску не стало добычи, и хотят мириться с татарами и Дорошенком; что всему злу заводчик Кирилло Кодацкий и его товарищи, козаки западной стороны Днепра, и что кошевой атаман Леско Шкура, видя замешательство в Запорожье, хотел было сложить с себя атаманство, но козаки упросили его остаться на кошевстве, хотя своих замыслов не покинули: под конец они скинули с кошевства Шкуру за то, что он знался с московскими воеводами Хитрово и Косаговым и не позволил козакам громить калмыков, и выбрали в кошевые Ивана Ждана или Рога.

Рог, выбранный в кошевые и считая виновником всех бед в Запорожье и на Украйне гетмана Брюховецкого, написал ему укоризненное и нравоучительное письмо: "Послышали мы, что Москва будетъ на КодакЪ; но ее тамъ ненадобно. Дурно дЪлаешь, что начинаешь съ нами ссориться; оружие не поможетъ въ полЪ, если дома не будетъ совЪта. Хотя ты отъ царского величества честію пожалованъ, но достоинство получилъ отъ войска запорожскаго, войско же, не знаеть, что такое бояринъ, знаетъ только гетмана. Изволь, вельможность твоя, поступать съ нами по-настоящему, какъ прежде бывало, потому что не всегда солнце въ сЪром зипунЪ ходить, и не знаешь, что кому злой жребій принес; помни древнюю философскую притчу, что счастье на скоромъ колесЪ очень быстро обращается; въ мірЪ все привыкло ходить какъ тЪнь за солнцемъ; пока солнце свЪтить, до техъ пор и тЪнь, и какъ найдетъ мрачное облако, такъ и мЪста не узнаешь, гдЪ тЪнь ходила: такъ вельможность твоя умЪй счастье почитать" [14].
    Гетман Брюховецкий с его проектом введения бояр на Запорожье сделал прежде всего то, что поставил в двусмысленное и весьма опасное положение московских ратников, находившихся в Сичн. Когда в Сичи разнеслась весть о назначении московских воевод в Кодак и Кременчуг, то запорожцы открыли свободный доступ к себе сторонникам Дорошенка и стали заводить с Москвой всякие заводы [15]. Начальник московской рати Григорий Косагов, не чая для себя ничего хорошего от козаков, ушел из Запорожья, оставив даже там 350 бочек хлеба по две и больше того чети в каждой бочке [16]. Сам царь, извещенный об этом Косаревым, ничего ему другого не велел делать, как только оставить Сичь.
    Узнав об отходе Косагова из Запорожья, гетман Брюховецкий послал спросить о причине этого у кошевого Рога. Рог отвечал на этот вопрос уклончиво: "Мы и сами надивиться не можемъ, зачЪмъ онъ ушелъ; мы его не выгоняли; мы не измЪнники, какъ он насъ описываетъ; не знаемъ, не потому ли пошелъ, что у насъ, куколъ ночныхь, нЪть, съ которыми, думаю, на Руси уже натЪшился; войско запорожское государевыхъ людей колоть не думывало, как онъ писалъ; а если когда и случалось, что козакъ, напившись, промолвилъ что-нибудь дурное, то быку не загородить рта;, пьяный подобенъ воску: что хочет, то и слЪпитъ" [17].
    Сам гетман отнюдь не считал себя виновником поднявшихся на Запорожье смут и объяснял это непостоянством и склонностью к измене со стороны низовых козаков.
    Отправляя с поручиком Огаревым в Москву нескольких колодников и в числе их Деркача, Ярошенка и Щербака, Брюховецкий писал царю, что запорожские низовые козаки, по подлинной вести, дошедшей на Украйну, недоброе что-то думают, а потому он, гетман, старается хватать и отсылать в Москву всех подозрительных на Украйне лиц, могущих сделать смуту между коэаками. Взятые однако, на допросе в Москве юэзаки Деркач и Ярошенко оказались жителями белоцерковскими, посланными еще в 1664 году Павлом Тетерей в Умань к наказному кошевому Сашку Tyровцу с листами; не пpинятыe Туровцем, они отправлены были в Киев к гетману Брюховецкому. В таком же роде было дело и Щербака: он послан был в том же году с Дона с письмом и калмыками в Запорожье к Сирку, но не будучи принят Сирком, направился в Канев к гетману [18].
    Не довольствуясь этим, Брюховецкий, отправляя в Москву своего посланца, лубенского полковника Гамалию, снова повторил царю, что запорожцы ненадежны; по известию, присланному гетману стольником Григорием Косаговым, они хотят изменить великому государю и приклониться к изменникам черкасам н бусурманам; что по той вести он, гетман, наскоро отправил своих посланцев в Сичь, чтобы собрать там подлинные данные о намерениях запорожцев и уговорить их от своего злого умысла отступить и великому государю верно служить. Сообщая эти вести в Москву, Брюховецкий с тем вместе спрашивал царя, как ему поступить с хлебными запасами, что на Запорожье должны весной идти.

Царь, похваляя гетмана за его усердие и рекомендуя ему и впредь уговаривать запорожцев от их замыслов отстать и великому государю верно служить, вместе с этим дал такой ответ, что хлебные запасы по весне в Запорожье следует послать [19].
    Одновременно с листом, отправленным царю, гетман отправил письмо и воеводе Петру Васильевичу Шереметьеву в Киев. Воевода Шереметьев, получив весть о намерениях запорожцев изменить Москве, написал длинное воззвание к низовому войску и малороссийскому народу о сохранении верности московскому державному государю. После обращения к украинскому населению, воевода обращается и к запорожским казакам. Последним он говорят о том, что к нему дошла весть, как они, забыв Бога, православную веру и крестное целование великому государю, хотят отторгнуться от православной веры, соединиться с бусурманами, не желают совещаться со стольником Григорием Косаговым, не пускают к нему ни с какими вестями выходцев и настаивают на выведении из Кодака ратных людей государевых. Дивясь полученной вести и не веря ни во что это, воевода Шереметьев говорит, что он привык видеть запорожцев на службе у великого государя и на страже против врагов царя и православной веры. А что касается Кодака и находящихся в нем московских ратных людей, то вывести их из Кодака никак нельзя, потому что Кодак — крепость и защита всему Запорожью, и если вывести из него рать, то неприятелям будет путь чист, а запорожцам трудность великая. Послание оканчивалось обращением к старшему и меньшему товариству верно и беспеременно служить царскому величеству и всех подозрительныx лиц, вносящих шатость в войско, хватать и казнить по своим правам, чтобы от таких своевольников какого-либо зла не произошло [20]. Лист воеводы послан был в Сичу с капитаном Иваном Хвощинским и в то время, когда Хвощинский был в Сичи, при нем находились там же посланцы крымского хана и гетмана Дорошенка [21].
    Таким образом, на Украйне и Запорожье поднимались великие смуты и чрез это готовился ряд бедствий для жителей, и причиной этих смут были не запорожцы и не украинцы, а сам гетман Врюховецкий с его статьей о введении в главных и второстепенных городах Украйны, а также в Запорожье московских воевод с правами административно-экономических управителей страны. В этом винил Брюховецкого и сам епископ мстиславский Мефодий, бывший друг гетмана, но теперь жестокий враг его за статью о просьбе назначения в Киев на митрополичью кафедру лица из московского духовенства. Так высказался Мефодий в тайной беседе его с киевским воеводой Петром Васильевичем Шереметьевым. Когда Шереметьев заговорил о необходимости послать в Запорожье к кошевому и козакам лист и особого посланца с целью разведки о причине их волнений, то епископ Мефодий на это заметил, что это дело самое надобное, но только надо в листе к запорожцам спросить, отчего у них чинится шатость и не от "бояръ ли-де отъ кого" [22]. Очевидно, иод словом "бояръ" Мефодий разумел не иного кого, как самого Брюховецкого, добывшего себе сан боярина в бытность в Москве.
    Крайнее недовольство гетманом обнаружилось не в одном Запорожье: вместе с этим оно обнаружилось и в городах Украйны, прежде всего в Полтаве, потом Переяславе, Миргороде и других городов: "Въ Запорогахъ и въ ПолтавЪ начала быть шатость великая, потому что запорожцы и полтавцы и всЪх малороссійскихъ городовъ полковники, старшина, козаки и духовенство боярина-гетмана не любятъ за то, что онъ началъ дЪлать своенравствомъ..." Всех больше волновались полтавцы: "Запорожцы съ полтавцами живутъ совЪтно, что мужъ съ женой" [23]. Так заявлял об этом же тот же епископ Мефодий киевскому воеводе Шереметьеву. Сам же гетман передавал московскому дьяку Фролову, что виновники всему запорожцы, через которых на Украйне объявилось много своевольников, охотных к бунтам и шарпанине, ленивых до черных работ, по замыслам запорожцев своевольники поднимают смуты и объявляют вражду к гетману-боярину; от запорожцев все зло происходит; ими же руководит одна страсть — как бы побольше людей разорить и, нашарпавшись чужого добра, всякому бы старшинства настичь; в Запорожье понашло много козаков от голода из-за Днепра, и там теперь бунты всякие затеваются; бунтуются и переяславцы, которые хотят идти на Запорожье и оттуда на гетмана ударить, и государевых людей, которые в Переяславе живут, злодеями и жидами зовут [24].

Объявляя обо всем этом в Москве, дьяк Фролов не скрыл и того, что гетман-боярин недовольный на киевского полковника Василия Дворецкого за согласие его с духовенством, протестовавшим против назначения в Киев митрополитом из московских владык, хотел послать Дворецкого в Запорожье с видимой целью, чтобы он уговорил козаков прекратить шатости, но с тайной, чтобы козаки расстреляли или убили его в Сичи [25].
    Возникшая вражда между низовым войском и гетманом-боярином была как раз в руку врагам последнего. Пользуясь всеобщим недовольством на Брюховецкого, гетман правой стороны Днепра Петро Дорошенко и поляки все силы употребляли на то, чтобы привлечь на свою сторону запорожцев и с ними ударить на Брюховецкого. Так, июля 15 дня польский комендант Жебровский писал из Чигирнна в Белую Церковь коменданту Яну Стахорскому, что гетман Петро Дорошенко "уже началъ гораздо къ доброму съ запорожцами" [26]. Письмо это попало в руки Брюховецкого и он немедленно сообщил об этом царю, прося государя поторопить присылку воеводы Сафонова с ратными людьми в Запорожье, чего он раньше так настойчиво добивался, чтобы воевода своим скорым приходом "могъ зайти тЪм запорожскихъ козаковъ злымъ замысламъ".
    Питая искреннюю вражду к Брюховецкому, запорожцы, однако, на этот раз настолько владели собою, что пока не выказывали открыто своих чувств к нему. Так, когда гетман узнал о смутах в Запорожье и отправил туда своих посланцев с подарками для войска и с тайным наказом разузнать настроение войска, то козаки послали гетману письмо с уверением своей дружбы к нему и с приложением "прелестных" листов Дорошенка к низовому войску. Письма отправлены были гетману особыми посланцами войска, при которых находился и пойманный татарский язык. Гетман, получив письмо запорожского войска, "прелестные" листы Дорошенка и татарского языка, послал их в Москву. Посылая же листы Дорошенка и запорожское письмо, Брюховецкий добавил от себя, что, несмотря на дружелюбный тон запорожцев, он все же мало верит в их мирное настроение, потому что между ними немало живет козаков западной стороны Днепра. И это тем более, что дорошенковых посланцев запорожцы вовсе не прислали к гетману, а отпустили с листами и с честью в Чигирин и вслед за ними послали и собственных послов туда же. Сами посланцы Брюховецкого, бывши в Запорожье, наслышались там, что козаки нарекают на дворян и на полковников и на самого гетмана похвалки делают; что они послали в Полтавщину 200 человек товарищей, чтобы изловить гетмана и причинить ему зло; что эти 200 человек находятся в городе Беликах Полтавского полка и что гетман через то никуда не выходит из Гадяча, но с запорожцами старается ладить, почему, согласно царскому указу, отослал им хлебные запасы, пшено и крупу, но все же просит царское величество поскорее отправить в Запорожье воеводу Петра Сафонова с ратными людьми для того, чтобы в Запорогах дурна какого не учинилось.
    Помимо этой просьбы, Брюховецкий просил также царя прислать на Украйну для обороны от наступающих неприятелей ратных государевых людей и уведомлял его о том, что он держит при себе два полка, не распуская их по домам, пехотный полк Ивана Щербины и конный полк Дмитрашки Райча, потому что козаки этих полков на левом боку Днепра не имеют своих домов и потому что чрез это можно предупредить всякие бунты на Запорожье [27].
    Царь, получив все эти вести от гетмана, отправил августа 9 дня из Москвы в Киев жильца Иону Леонтьева для объявления приговора над бунтовщиками города Переяслава и для разузнания положения дел в Запорожье. Относительно Запорожья царь дал послу такую инструкцию: боярину-гетману писать от себя в Запороги к кошевому атаману Ждану-Рогу с козаками и укреплять их всеми мерами, чтобы они ничего дурного не затевали, а чинили бы промысел над неприятелями [28]. 

Приехав в самом конце августа месяца на Украйну, Иона Леонтьев свиделся с гетманом Брюховецким и между другими статьями данной ему инструкции коснулся и запорожцев. Но, к удивлению Леонтьева, Брюховецкий ответил, что запорожцы верно служат великому государю и шатости от них он никакой не чает: в недавних числах они ходили из Запорожья на крымские улусы и, помощью божией, а счастьем великого государя, крымские улусы удачно вовоевали и полона много набрали. Из других потом сведений оказалось, что запорожцы ходили к Очакову и крымским татарам к Стрелице, среди самого лета, а июле месяце; они отбили много коней, рогатого скота, взяли 1.150 человек мусульман в плен и освободили 150 человек христианских невольников. Но Иона Леонтьев заметил, что государю стало извecтнo, будто запорожские казаки очень "крамолятся" за вновь наложенные на малороссийских жителей подати и будто бы они посылали послов к полякам бить челом и просить у них прежних вольностей, и поляки приняли запорожских послов н одарили их великими подарками. На это гетман Брюховецкий отвечал, что запорожским козакам "крамолиться" за малороссийские подати никакого нет основания, так как это дело вовсе их не касается; да к тому же новых податей совсем не наложено на украинцев; а посылали ли запорожцы своих послов к полякам, того гетман не знает, хотя возьмет немедленно меры к тому, чтобы дознать и сообщить о том великому государю [29]. Отписывая царю через Иону Леонтьева, гетман Брюховецкий о причине шатости в Запорожье говорил, что вся беда произошла в то время, когда он, гетман, находился в Москве, и вызвана она была воеводой Федором Протасьевым и другими начальниками над московскими ратными людьми: они допускали неправды, обиды, утеснения, насилия и невыносимые бедствия жителям, и жители, покидая свои дома, жен и детей, уходили в Запорожье и там поднимали смятение и бунты. Кроме того, причиной бунтов в Запорожье был и епископ мстиславский Мефодий, который, возвращаясь из Москвы, где был у ведикаго государя (по делу Никона), и едучи через Белгород, бросал мятежные слова между людьми. Но теперь, однако, милостью божией и счастием государя в Запорожье обстоит все тихо и спокойно [30].
    Было ли это в самом деле так, или в таком ответе со стороны Брюховецкого крылась какая-нибудь политика в отношении Запорожья, это неизвестно. Но известно то, что гетман, чувствуя себя небезопасным но приезде из Москвы на Украйну, окружил свою особу телохранителями иа сотни московских людей и отряда запорожских козаков.
    Несмотря на это, тучи, нависшие над головой Брюховецкого все более и более сгущались, и народное негодование против гетмана эа московских бояр уже начало выходить из пределов; тем более, что и сами бояре вели себя слишком предосудительно на Украйне. Так, полтавский воевода Яков Хитрово отнимал у козаков лошадей, выгонял их в шею из своего дому, выбивал им гдаза тростью и плевал в них, отнимал луга и сеножати, обременял заслуженных козаков квартирами для своих людей, себя величал "набольшимъ человЪкомъ", а всех козаков ругал "подчортами". У самих запорожцев воевода Петр Васильевич Шереметьев велел; отнять мельницы в разных местах Полтавского полка, несмотря на давно установившийся обычай, по которому взимаемые хлебные сборы со всех козацких и мещанских мельниц в Полтаве и ее уезде "во всЪ годы" отправлялись на запорожское войско [31]. Такие же жалобы раздавались со стороны украинского населения и на других московских воевод [32]. И в это самое время росла популярность противника Брюховецкого, заднепровского гетмана Петра Дорошенка.

Но все же негодование народное сдерживалось а известных границах до тех пор, пока не произошло обстоятельство, которое подняло все население козацкое как на Украйне, так и на Запорожье, на ноги. Это заключение в январе месяце 1667 года, так называемого Андрусовского перемирия между Россией и Польшей. По этому перемирию Левобережяая Украйна оставалась под властью Москвы, Правобережная доставалась Польше, за исключением города Киева, который переходил к Москве только на два года, а потом снова должен был отойти к Польше. По соглашению между русским царем и польским королем решено была известить турецкого султана и крымского хана о состоявшемся польско-русском перемирии и пригласить их примкнуть к мирному союзу. В пактах этого договора было два пункта, которые касались и запорожских казаков: в одном из них было сказано, что "тамошние козаки, живущие по островам и седлищам и остающиеся в оборонах, должны оставаться в послушенстве под обороною и под высокою рукою обоих великих государей для услуги против наступающих бусурманских войск". В другом пункте было сказано, что запорожцы должны помогать русскому и польскому государям в том случае, когда крымский хан откажется соблюдать приязнь к России и Польше после объявления ему через особых послов о состоявшемся Андрусовском перемирии [33]. Козацкие послы не были приглашены в Андрусово и только после заключения перемирия Украйна и Запорожье узнали об этом через посланного февраля 12 дня к гетману Брюховецкому стольника Ивана Телепнева.
    Весть об этом как громом поразила всех на Украйне. И в самом деле, без воли и без объявления народу Украйна разделялась на две части, и в одной вводились польские порядки, в другой — воеводское управление. Без согласия и без извещения козаков Запорожье объявлялось сразу и в зависимости от Польши, и в подчинении России. Конечно, и от украинцев, и от запорожцев нельзя было ожидать ничего хорошего после объявления об Андрусовском перемирии, и уже сам гетман Брюховецкий заявил стольнику Телепневу, что в Кременчуг и в Кодак нужно ввести ратных московских людей, лишить запорожцев хлебных подвозов и избавить Запорожье от многолюдства, потому что от запорожцев нужно ожидать большого возмущения [34].
    Не довольствуясь этим, Брюховецкий отправил в Москву особого посланца Александра Селецкого и через него сообщал, что он всячески уговаривал запорожцев, посылая им всякие подарки, к доброму делу, а главное, к тому, чтобы жили в добром совете и братской любви с московскими ратными людьми, но только в этом помехой служит ему епископ Мефодий, через которого и проливается вся невинная кровь христианская на Украйне, и лучше было бы, если бы он жил где-нибудь подальше от Украйны, в особенности же от Запорожья. Епископ Мефодий еще в прошлом году, когда ехал из Москвы на Украйну, наговаривал генерального войскового судью Петра Забилу, чтобы он послал в Запорожье своего сына, конечно, не на добро какое-нибудь, а на то, чтоб тот поднял бунты и своеволие. Но он, гетман, поняв все коварство епископа, сыну Забелы в Запорожье идти запретил, говоря, что его отец и состарелся, а в Запорожье не бывал, и все свои привилегии добыл у польского короля. Не слушаясь этого, Забила-отец все-таки хочет своего сына в Запорожье послать, и "на то ЗабЪлино лукавство гетманъ молитъ скораго великаго государя указа", а в конце просьбы, для лучшей верности, прилагается лист, какой писал Забеле сын, и снова молит не дозволять епископу видеться с запорожцами в Москве, потому что он наговаривает их на всякое зло и жалуется им, будто бы боярин-гетман лишает его по-прежнему "всякихъ кормовъ" [35].
    Но несмотря на все меры, принятые гетманом, несмотря на все заискивания его перед запорожцами, народное движение не было остановлено. Оно началось с запорожцев. По условию между московским царем и польским королем нужно было о состоявшемся польско-русском договоре известить турецкого султана и крымского хана. Для этого отправлен был из Москвы стольник Ефим Лодыженский; его сопровождали подъячий Скворцов с товарищами и солдатами и крымский гонец Магомет-ага с 20 татарами. Послы выехали из Москвы в конце месяца марта 1667 года, везя с собой в Крым большую казну, подарки и разные вещи. Пройдя благополучно города средней и южной России, послы апреля 3 дня прибыли к Переволочной и переправились с левого берега Днепра на правый, а 4-го числа, того же месяца, стали на речке Омельнике, в 15 верстах от Днепра. Тут к ним пристали около 150 человек запорожских козаков, зимовавших в малороссийских городах, с старшиною Гайчуком и асаулом Хвесиком, и, переночевав, пошли на другой день вместе. Пройдя несколько времени степью, запорожские козаки вдруг отделились от послов, заехали вперед и остановились в урочище Первой Пришиби, у речки Базавлука; скоро в это же урочище прибыли и послы. Было около шести часов дня. Тут козаки внезапно бросились на Магомет-агу, убили его самого и 13 человек его товарищей татар, забрали их имущество, лошадей и служилую рухлядь. Спаслись от смерти только 7 человек служилых Магомет-аги с двумя лошадьми, бежав к Лодыженскому. После этого, апреля 8 дня московский посол прибыл в Сичь и объявил кошевому Ивану Рогу обо всем случившемся в пути; посол требовал отыскать виновных в убийстве Магомет-аги, а для себя лично просил дать провожатых доехать до первого крымского городка Шекерменя. Кошевой отвечал, что все это случилось без его ведома и что хотя тридцать человек из тех пятисот козаков и прибыли в Сичь с атаманом Иваном Сохой, но они объявили о своей непричастности к делу. После этого апреля 10 дня запорожцы собрали раду и на раде отобрали у русского посла все грамоты, наказ, казну, подарки и жалованье боярину Василию Борисовичу Шереметьеву и посланнику Якову Якушкину, задержав все это у себя под тем предлогом, что послы не имеют при себе ни царского указа, ни грамоты малороссийского гетмана. Тогда Лодыженский отправил от себя в Москву рейтара Некрасова с запросом, куда ему идти дальше, т. е. вернуться ли назад или продолжать путь, а сам остался в Сичи до царского указа.

Царь, получив известие о всем происшедшем с Лодыженским, немедленно отправил к Брюховецкому стольника Василия Кикина и через него приказал гетману отправить самых верных и досужих козаков в Сичь и крепко-накрепко велеть кошевому Ждану-Рогу и всему войску, не мешкая, сделать подлинный розыск прежде всего о том, съезжались ли запорожцы с Дорошенком, присягавшим на верность хану, и если съезжались, то для каких именно дел; а затем разузнать, не эти ли самые воровские козаки, что съезжались с Дорошенком, или не присланные ли самим Дорошенком козаки и убили крымского гонца Магомет-агу с товарищами. Из убийц и заводчиков, если они будут пойманы, царь приказывал более виновных казнить смертью, по своему указу и по стародавним войсковым правам, а других, менее виновных, наказать, кто чего стоит, в присутствии посла Ефима Лодыженского и оставшихся в живых крымских людей; имущество же татар отыскать и возвратить им по принадлежности, чтобы у царя чрез то с крымским ханом Адиль-Гераем не было ссоры и нелюбья никакого. Самого же посла Ефима Лодыженского и подъячего, отдав им царскую казну, письма и рухлядь, отпустить с крымскими людьми и с провожатыми до первого крымского города Шекерменя, чтоб дойти им в целости до Крыма [36].
    Гетман по царскому указу отправил в Сичь полкового асаула Федора Донца с товарищем и приказал ему сделать розыск об убийстве крымского гонца и сообщить московскому послу волю Царя.
    Между тем, в Сичи перед этим временем, а именно мая 12 дня, на раде лишили кошевства атамана Ждана-Рога и вместо него выбрали атаманом Остапа Васютенка, называемого иначе Чемерисом, т. е. польским татарином. Во время рады Ждан-Рог объявил козакам, что надо отыскать убийц крымских гонцов. Но на это козаки возразили ему, что искать их не для чего, потому что, рухлядь мурзы и теперь у него, Ждана-Рога, в курене, в доказательство чего тот же час вынули из его куреня мурзины лук, сагайдачное лубье и шапку-мисюрку. Ждан-Рог на это отвечал, что лук и мисюрку ему принесли в подарок козаки, не сказав того, где они взяли их [37].
    Получив от царя указ о продолжении дальнейшего пути, Лодыженский истребовал у запорожцев казну и документы и мая 15 дня часу в пятом вечера, выехал из Чортомлыцкой Сичи на липах, в сопровождении 40 человек козаков [38] и нового кошевого атамана Остапа Васютенка. Посол направился от Сичи вверх Днепром, предполагая, проплыв 5 верст, высадиться на левый берег Днепра и идти берегом реки в крымские городки, а лошадей своих отправил прапорщиком Пилкиным с 30 рейтарами да с семью козаками особо до Каменского перевоза, отстоявшего на 7 верст выше Чортомлыцкой Сичи. Спустя полчаса после того, как посол вышел в открытый Днепр, 500 человек козаков разных куреней, сели в лодки и забрав с собой ружья, также вышли вслед за ним под начальством козака Страха; они заехали вперед Днепром и стали в Скарбном; когда же посол отошел версты две от Сичи, то козаки внезапно напали на него и принудили пристать со всеми государевыми людьми и татарами к берегу реки. Вытащив из судов на берег самого посла, его товарища подъячего Скворцова, государевых людей, переводчиков, толмачей и семь человек татар, козаки поснимали с них платье и сорочки и, став против них с пищалями, заставили их побросаться нагими с кручи в Днепр. Когда же посол и все люди его бросились в Днепр, то козаки начали по ним стрелять из пищалей, самого посла застрелили на воде, так что он там же, в Днепре, и пошел ко дну, а подъячий Скворцов, переводчик Снетин, прапорщик Переверзев, солдаты, люди боярские и польские татары поплыли вверх за Днепр; но козаки, бросившись за ними в лодках, стали стрелять по ним и убили переводчика Снетина, пять человек солдат, четырех татар и двух посольских людей, а у Сидора Скворцова разбили голову, рассекши веслом кожу во многих местах ее и, считая его неживым, бросили замертво на берегу реки, после чего, забрав казну и имущество посла, скрылись. Придя в себя. Скворцов с уцелевшими прапорщиком Переверзевым, солдатами, боярскими детьми и одним татарином, которые выплыли на берег Днепра, пришли наги к козакам в Сичу и отсюда отпущены были с рейтарами, стоявшими в таборе, в Полтаву. Из татар, кроме одного, вернувшегося в Сичь, два успели сесть на коней и ускакать к крымским городкам. Посланные же рейтары и козаки с прапорщиком Пилкиным к Каменскому перевозу были ограблены и лишились всех лошадей, но оставлены в живых. В тот же день, часа за три до вечера, к рейтарам, стоявшим в таборе возле Сичи, пришли войсковой судья и войсковой асаул, объявили им с плачем об убийстве Лодыженского и высказали опасение, чтобы и рейтарам не было того же. После этого, за час перед вечером, вернулись назад и те козаки, разных куреней, которые ходили вслед за Лодыженским на Днепр. Выслушав страшную весть, государевы рейтары снялись с табора и ночью бежали в степь.
    Об убийстве Лодыженского прислано было известие от нового кошевого атамана Остапа Васютенка в Гадяч к гетману Брюховецкому, а оттуда через стольника Кикина стало известно и царю. Царь послал новый указ гетману и приказал ему сделать розыск о всех заводчиках кровавого дела. Кикин, свидевшись с гетманом, узнал от него, что виновниками убийства крымских гонцов были атаман Гайчук из Лысянки и асаул Хвесик из Чигирина, но по Дорошенкову ли они наказу действовали, гетману не было известно, виновником же убийства самого посла гетман считал бывшего кошевого Ждана-Рога, который сделал это "для бездельной корысти своей и грабежа". Вместе с этим Кикин узнал от гетмана и то, что Дорошенко постоянно ссылается с запорожцами и с кошевым атаманом и склоняет их к союзу с собой, и гетман опасается, как бы Дорошенко в своих происках действительно не имел успеха. Но на самом деле на предложение Дорошенка только некоторые из запорожских козаков изъявляли свое согласие; другие же отвечали тем, что отложиться им от московского царя нельзя, хотя все вместе говорили, что они пойдут выгонять всех государевых русских людей из малороссийских городов [39].

Весть об убийстве царского посла скоро разнеслась по всем окраинам Запорожья и отразилась главным образом в пограничных орельских городках, какова была в особенности Кишенка: в Кишенку очень много понаехало запорожских козаков для приема хлебных запасов и к ним бежала масса украинских людей; в Полтаве также ожидали запорожцев, и потому там происходила большая шатость. В Кишенке ходили слухи о том, что в Сичи постановлено было не пропускать никого из русских людей, чтобы про Лодыженского и про других государевых людей не было никаких известий; говорили, что приказано было без "памяти" атамана, приехавшего с гонцами в Кишенку для борошна, никого у Переволочны, с левого берега Днепра на правый, не пропускать; тех из русских людей, которые были с Косаговым в полку, стращали, что если они пойдут в Сичь, то будут потоплены в Днепре, — на то есть приказ запорожского кошевого атамана [40].
    Для подлинного расследования дела об убийстве гетман отправил на Запорожье войскового асаула Федора Донца да челядника Ясенецкого.
    Асаул Федор Донец прибыл к запорожцам в Сичь на самый день Троицы мая 26 дня и подал им гетманский лист. Для выслушания этого листа собрана была рада, и когда на раде прочли лист до конца, то кошевой атаман Остап Васютенко и козаки, пришедшиие в Сичь из городов левой стороны Днепра и прожившие в ней по пяти, по десяти и больше того лет, стали говорить козакам, недавно пришедшим в Сичь из городов правой стороны Днепра, что все то зло произошло от них и что когда их не было в Запорожье, то и такого зла не было в Сичи. На той же раде козаки западной стороны Днепра показали Донцу письма, захваченные, будто бы, у Ефима Лодыженского, в которых, будто бы, написано, что московский царь, польский король, турецкий султан и крымский хан помирились между собой для того, чтобы снести Запорожье, оттого козаки и потопили стольника Лодыженского с татарами. Когда же между козаками правой и левой стороны Днепра после слов кошевого поднялся ожесточенный спор, то кошевой, опасаясь за жизнь Донца, велел ему уйти незаметно в атаманский курень и оттуда никуда не выходить. В атаманском же курене кошевой, старшина и козаки, бывшие на ту пору у кошевого, объявили Донцу, что главным виновником убийства Лодыженского был козак заднепровского города Калниболота Страх, который потом был пойман и прикован к пушке, но успел бежать: напоив караульщика и чуть не убив его, он сломал с цепи замок и неизвестно куда скрылся из Сичи. Случившиеся же тут выходцы из крымского Аслам-городка объявили кошевому и старшине в присутствии Донца, что при них пришел какой-то, неизвестный по имени, запорожский козак в Аслам-городок, и когда турки спросили его, зачем он ушел из Запорожья, то он ответил, что ушел к ним потому, чтобы избежать смерти от войска за убийство московского посла Лодыженского. Тогда турки объявили ему, что если он потопил Лодыженского, то с ним вместе потопил и татар, и потому приказали повесить его, взяв у него два "испода" белых да полторы пары соболей. Кошевой и старшина при этом известии объявили, что то наверно был Страх, бежавший из Сичи. Старые же козаки говорили между собой, что они и сами не знают, что им делать со своевольниками, которые понашли в Запорожье и ни в чем не слушают старшин. Со слезами на глазах они передавали Донцу, что если бы они предвидели такое зло, как убийство Лодыженского, то вовсе не отпустили бы его из Сичи или же проводили бы его под охраной двухсот и больше того человек. При нем же, асауле Донце, прибыли в Сичу 300 человек запорожских козаков, которые ходили под Аслам-городок, громили там татарские улусы, побили человек около 50 мусульман, взяли 10 человек языков и захватили много стад коров, овец, лошадей. Тут же Донец узнал, что после Светлого праздника запорожцы посылали 60 человек с каким-то Костею во главе к гетману Дорошенку и 30 человек из посланных вернулись назад, а 30 остались при гетмане. Вернувшиеся в Запорожье посланцы хвалились, что Дорошенко подарил им кармазиновые кафтаны и потчевал их романеей и ренским; с какою же целью они были посланы. Донец о том не мог узнать. Кошевой, продержав у себя Донца два дня, отпустил его на третий день и через него отправил лист к гетману Брюховецкому [41].

Гетманский посол Федор Донец выехал на четвертый день после Троицы, а перед праздником Троицы мая 21 дня кошевой атаман Остап Васютенко послал гетману Брюховецкому письмо, в котором, упоминая о смерти стольника Лодыженского, выставлял и самые причины кровавой расправы козаков с царским послом. Васютенко начал с упрека самому гетману который, по евангельскому выражению, вместо хлеба стал подавать запорожцам камень и ожидал за то благодарности от них. Затем он коснулся того, как московский государь, его царское пресветлое величество, долго тешил козаков бумажными листами, точно детей яблоком, всякими обещаниями и приглашал их, не склоняясь ни на какие прелести, верно служить ему, а сам, между тем, заключив союз с польским королем, с тем же самым обращается и к крымскому хану и, в случае согласия на мир со стороны хана, обещает стеснить во всем запорожских козаков и в этом роде уже начал свои действия. Царь хочет лишить запорожцев того, за что предки их омывались кровавыми слезами, над чем трудились они кровавыми трудами и что считается у них наидрагоценнейшею вещью, милою всем созданиям, рыбам, птицам и зверям, — войсковых прав и вольностей. Но царское величество не в одном Запорожье хочет искоренить права и вольности, о том же стараются московские воеводы и на Украйне, дорогой отчизне козацкой, приведенной в полное разорение и могущей вызвать сожаление даже у самого злого зверя, если бы только тот зверь имел человеческий разум. Не от чего иного, как от великих обид, наносимых в городах на Украйне московскими людьми, погиб и стольник царский, и теперь, если гетман не удержит ратных людей от насилия, то от того может восстать еще больший огонь. Сами запорожцы всегда, пока они живы, будут стоять за свои права и вольности, а что касается тех, которые хотят лишить козаков этого, то как слепому не убить никого по прицелу, так и тем напрасно трудиться и промышлять над запорожцами: все монархи пусть помнят о том, за запорожцами право начинать, а за Богом воля кончать. Заканчивая свое письмо, кошевой атаман Васютенко просил гетмана жить по-прежнему с запорожцами в любви и согласии и вновь напоминал ему через козака Киктя о просьбе войска прислать в Сичь обшив, железа, смолы, пеньки, полотна и колод для сооружения лодок на Реке Днепре [42].
    По этому письму гетман Брюховецкий послал отписку царю о подлинном убийстве стольника Лодыженского возле Сичи, а самого кошевого известил, что железо, смола, пенька и полотно уже закуплены и посланы будут в Запорожье, когда получится на то царский указ; вместе с этим гетман просил кошевого и все войско "быть постоянно въ дружбЪ своей къ великому государю" [43].
    Отправив такое резкое и решительное письмо Брюховецкому, кошевой Остап Васютенко как бы одумался и уже через семь дней после первого письма отправил гетману другое. Вспоминая о погроме крымского гонца Магомет-аги, о разграблении его имущества козаками, о приказании гетмана через асаула Федора Донца выдать виновных в убийстве и грабеже своевольников, кошевой Богом свидетельствовал, что те убийцы, совершив свое кровавое дело, совсем скрылись из глаз и, боясь наказания, где-то блукают, вовсе не являясь в Сичь. Впрочем, кошевой уверял гетмана, что самое убийство крымского гонца произошло по собственной же вине Магомет-аги: гонец имел неосторожность сказать козакам, что царское величество вошел в сношение с крымским ханом по тому поводу, чтоб искоренить всех запорожцев, проживающих по обеим сторонам Днепра и самое место до основания разрушить. Раздраженные и запаленные такими словами крымского гонца, запорожцы убили гонца с его товарищами на месте, а сами, неизвестно куда, улетучились. Припоминая одну пословицу, козаки вместе с ней выражали свое огорчение по поводу случившегося печального обстоятельства: когда орел был подстрелен стрелой, то, глядя на нее, сказал: "не жаль мнЪ ни дерева, ни желЪза, а жаль только моихъ собственныхъ перьевъ". Так и у запорожцев не болит сердце от того, когда они несут ущерб на своем здоровье от бусурман и других враждебных им неприятелей, как от того, который, будучи сыном одинаковой с ними восточной церкви и оставаясь другом по несчастью, теперь умыслил, как прекрасный цветок, вырвавший из огорода, нанести им пятно позора. Что до убийства стольника Лодыженского, то кошевой и тут свидетельствовался Богом, что оно совершилось без его ведома и ссылался на оставшихся в Запорожье московских ратных людей, могущих засвидетельствовать непричастность кошевого к "богомерзкому дЪлу". Кошевой и козаки уразумели, что они опутаны со всех сторон сетями своих недоброжелателей и, подобно кораблю, обуреваемому морскими волнами, окружены своими врагами; оттого теперь они дают обещание, в случае возвращения к ним царской милости, служить государю, не щадя своей жизни; в противном случае, когда на них не последует царской милости, они будут, подобно саламандре, оставаться в огне: "паукъ сЪти изъ внутренностей своихъ расставляетъ, но въ нихъ только муха попадаетъ, а шершень не боится того". Заканчивая свое письмо, кошевой Остап Васютенко просил гетмана донести "горячее" прошение великому, милосердному и ласковому государю, чтобы он, забыв свой гнев на запорожских козаков за убийство татарского гонца и царского стольника, снова явил бы свою милость козакам, за что козаки обещаются как самому государю, так и наследникам его служить мужественно против каждого неприятеля, а самих преступников, наделавших столько бед всему войску, если только они покажутся в Кош, вемедленно казнить" [44].

Возвратившийся из Запорожья к гетману, июня 2 дня его посланец Федор Донец о настроении запорожцев передавал так: словесно кошевой, судья и другие козаки в разговорах с ним, Донцом, объявляли, что если государь отпустит им вину за смерть гонца и стольника, то они впредь рады будут ему служить и всякого добра желать; если же он не отпустит им их вины, то у них положено на том, чтобы, соединясь с Дорошенком и татарами, идти воевать государеву вотчину, украинские города. От себя же Донец прибавил, что в Запорожье собралось очень много народа, гораздо больше против прежних годов, и большую половину его составляют пришельцы с полковником Константием правой стороны Днепра [45].
    Гетман Брюховецкий, получив и оба письма от запорожских козаков, и подлинные сведения от асаула Федора Донца, известил обо всем происшедшем в Сичи московского царя в пространном к нему листе. В этом листе он выставил три причины, вызвавшие, по его мнению, волнения в Запорожье. Первая причина та, что гетман предварил злое намерение полковника Константия западной стороны Днепра, приходившего с бунтовщиками прошлой зимой (1666 года) на малороссийские царского пресветлого величества города. Вторая причина — налог на мужиков разных городов, пригородов и сел левой стороны Днепра установкой на государеву казну дани, — тяглые мужики, недовольные этим, бежали на Запорожье и подняли там бунт. Третья причина — насилия и обиды со стороны воеводы Федора Протасьева на Украйне в то время, когда гетман находился в Москве, — обиженные воеводой сошли в Запорожье и, конечно, там не молчат, а других к бунтам возбуждают. Опасаясь, чтобы искра бунта не залетела из Запорожья на Украйну и не разгорелась бы в последней огромным пожаром, гетман просил царское величество прислать ему ратных людей для безопасности, потому что собственным полкам он не доверяет, так как многие люди этих полков могут "починиться запорожцамъ" [46].
    Через два дня после того, как написано было письмо Брюховецкого к царю, в Москве получено было известие о том, что из Запорожья в Чигирин выехал на 30 конях чигиринский козак Ушул до гетмана Дорошенка и, объявив ему о сдаче всего Запорожья, принес на том присягу в Чигирине. В то же время от Дорошенка пошли в Запорожье для принятия присяги корсунский полковник Семен Бут да переяславский полковник Василий Сучкаренко с двумя татарами [47].
    Между тем Брюховецкий, опасаясь и за собственное положение и боясь за то, чтобы запорожцы не пристали к Дорошенку, отпуская от себя в Москву стольника Василия Кикина, просил царя, чтобы он пожаловал запорожцев, убивших Ефима Лодыженского, и велел бы "отдать" их вины [48].
    В Москве, конечно, понимали, если не более Брюховецкого, то не менее его, к чему могло привести брожение в Запорожье, и поэтому поспешили "отпустить" вины запорожцев, чем думали вполне успокоить их. Июня 26 дня царь послал указ на имя гетмана Брюховецкого и, изъясняя в нем все поступки запорожцев "ослЪпленіем и неискустностью ума", отпускал им их вину, а для успокоения самого гетмана велел белгородскому воеводе князю Юрию Борятинскому послать на Украйну ратных людей [49].